Электронная библиотека

  • Для связи с нами пишите на admin@kursak.net
    • Обратная связь
  • меню
    • Автореферат (88)
    • Архитектура (159)
    • Астрономия (99)
    • Биология (768)
    • Ветеринарная медицина (59)
    • География (346)
    • Геодезия, геология (240)
    • Законодательство и право (712)
    • Искусство, Культура,Религия (668)
    • История (1 078)
    • Компьютеры, Программирование (413)
    • Литература (408)
    • Математика (177)
    • Медицина (921)
    • Охрана природы, Экология (272)
    • Педагогика (497)
    • Пищевые продукты (82)
    • Политология, Политистория (258)
    • Промышленность и Производство (373)
    • Психология, Общение, Человек (677)
    • Радиоэлектроника (71)
    • Разное (1 245)
    • Сельское хозяйство (428)
    • Социология (321)
    • Таможня, Налоги (174)
    • Физика (182)
    • Философия (411)
    • Химия (413)
    • Экономика и Финансы (839)
    • Экскурсии и туризм (29)

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ВЬЕТНАМА

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

Во внешней политике вьетнамского государства первой поло­вины XIX в. можно проследить три основных направления.

Активную политику вьетнамское феодальное государство про­водило в этот период в отношении своих непосредственных сосе­дей на Индокитайском полуострове — двух лаосских княжеств Вьентьян и Луангпрабанг и Камбоджи, за влияние на которые Вьетнам вел непрерывную борьбу с Сиамом.

Правящая верхушка проводила линию на поддержание и укрепление связей с феодальным Китаем.

В отношении стран Запада Вьетнам осуществлял по большей части изоляционистскую политику.

Столь неодинаковый подход к различным региональным на­правлениям вьетнамской внешней политики этого периода имеет свое объяснение как в плане социально-экономических условий, которые сложились в стране в первой половине XIX в., так и в плане международного положения Вьетнама. Что касается последнего, то немаловажное значение при этом имели искаженные пред­ставления вьетнамских правителей о месте Вьетнама в мире, а также те традиционные, веками существовавшие стереотипы, кото­рые характеризовали отношения стран в этой части тихоокеанской Азии.

Иллюзорное представление о месте Вьетнама в мире культи­вировали сами Нгуены, когда они, копируя китайский образец, также объявляли себя то Срединной империей — Чунг куок, то Поднебесной, по отношению к которой все остальные народы и государства были варварской периферией. Варварами считались и европейские страны. Достаточно упомянуть, что среди 13 стран, которые император Вьетнама Зя Лонг официально объявил свои­ми данниками в 1815 г., помимо действительных данников — Кам­боджи, Вьентьяна, Луангпрабанга, Чанниня и двух небольших княжеств Тхуиса и Хоаса — значились Бирма, Франция и Анг­лия[1]. В 1816 г. Зя Лонг отозвался об Англии как о «маленьком варварском государстве», и даже в 1845 г., после поражения, ко­торое нанесла Англия Китаю в «опиумной» войне 1840 — 1842 гг., что свидетельствовало о ее мощи, император Тхиеу Чи и его приближенные квалифицировали подарки английского короля как дань[2]. На практике, однако, политика Нгуенов была гораздо бо­лее прагматичной, чем следовало из подобных деклараций, и, как указывалось выше, вьетнамские власти осуществляли дифферен­цированный подход к разным странам, учитывая те конкретные реальности, с которыми им приходилось сталкиваться.

Например, на вьетнамско-китайские отношения первой полови­ны XIX в. определяющим образом влияло то обстоятельство, что в Цинской империи назревал глубокий внутренний кризис, выра­зившийся, в частности, в усилении феодальной эксплуатации кре­стьян, в росте антифеодальных и антиманьчжурских движений, в разложении бюрократического аппарата и неспособности отсталой армии обеспечить безопасность государства, над которым навис­ла угроза вторжения капиталистических держав. В таких услови­ях цинский двор стремился сохранить в лице Вьетнама друже­ственного соседа, который мог бы сыграть роль государства-буфе­ра. К тому же еще очень свежо в памяти цинских феодалов было то поражение, которое потерпели армии маньчжурского импера­тора Цянь Луна, совершившие агрессию во Вьетнам против Тэй-шонов всего десятилетие назад. Поэтому позиция цинской дипло­матии отличалась в этот период невмешательством как во внут­ренние, так и во внешние дела Вьетнама. Цинский император охотно поддерживал всякого реального обладателя власти, со­гласного сохранять традиционные отношения с Китаем, признавая номинально свое вассальное положение.

Правители Вьетнама, где в первые десятилетия XIX в. проис­ходило восстановление и укрепление феодального режима, расша­танного крестьянской войной Тэйшонов, тоже были заинтересова­ны в поддержании мирных отношений с северным соседом.

Возросшая активность западных держав (хотя в начале века и не угрожавших Вьетнаму) побуждала вьетнамскую правящую верхушку искать защитника в лице Китая. В глазах вьетнамских феодалов цинский Китай продолжал оставаться олицетворением могущества и силы.

Положение Вьетнама на Индокитайском полуострове в первой половине XIX в. определялось в основном соперничеством с Сиа­мом за влияние на окружающие государства. Феодальная внешне­политическая доктрина двора Нгуенов рассматривала соседние страны как буфер, как щит, прикрывающий сам Вьетнам от уда­ра со стороны внешних сил, прежде всего Сиама. Именно поэтому феодальные власти Вьетнама с готовностью откликались, напри­мер, на призывы о помощи, идущие от враждующих между собой группировок камбоджийского двора, и поддерживали ту из них, лояльность которой в дальнейшем была гарантиро­вана.

Что касается самих этих стран, то они, как правило, объявляли себя вассалами и Сиама и Вьетнама одновременно. Степень реального преобладающего влияния двух соперников в зависимых странах в разное время не была одинаковой. Соответственно ме­нялся и сам характер вьетнамо-сиамских отношений: добрососед­ские в самом начале XIX в., они становились откровенно враж­дебными по мере укрепления империи Нгуенов и перерастали в конце концов в войны из-за влияния в Лаосе и Камбодже.

Вьетнамо-бирманские связи в этот период носили спорадиче­ский характер и имели место по инициативе Бирмы. Немногочис­ленные посольские миссии из Бирмы направлялись главным обра­зом в затруднительные для этой страны моменты, когда она иска­ла союзников в борьбе со своим традиционным противником — Сиамом. Именно такую цель преследовало, в частности, бирман­ское посольство 1823—1824 гг.[3].

Нгуены были хорошо осведомлены о ситуации в странах Юго-Восточной и Южной Азии. Вьетнамские купцы и должностные ли­ца часто бывали в уже захваченных европейцами странах: Синга­пуре, Индонезии, на Филиппинах, в Индии. Индию, где позиции европейских колонизаторов были особенно сильны, во Вьетнаме называли «Тьеу тэй» — «малый Запад». В Сингапуре проходили практику учащиеся школы переводчиков «Куан ты зить». Именно в этих странах вьетнамцы знакомились с образцами западной во­енной техники, к которой проявляли большой интерес, а также с тактикой морского боя Великобритании, чей приоритет в этой области во Вьетнаме признавали и чей опыт стремились использо­вать[4].

Что касается политики по отношению к странам Запада, то ее шо преимуществу изоляционистский характер был обусловлен рядом факторов.

Прежде всего в этой связи следует указать, что стремление оградить Вьетнам от контактов с Западом представляло собой реакцию на экспансию западных колониальных держав, которая начала заметно активизироваться с начала столетия. Захватническая политика Англии в Индии, Бирме, Сингапуре, первая «опиумная» война в Китае побуждали феодальные правящие круги Вьетнама искать способы защиты от этого натиска. Свое спасение от западной угрозы вьетнамские феодалы видели в ограничении, а в отдельные периоды в пресечении отношений с западными стра­нами по всем линиям.

Вместе с тем первые же контакты с Западом показали, что традиционная практика международных отношений вьетнамского государства находится в резком противоречии с нормами между­народных отношений, которые капиталистический мир столь ак­тивно навязывал в это время таким странам Востока, как Китай, Япония или Въетнам.

Достаточно сказать, что во Вьетнаме, так же как и в Китае, не было специального внешнеполитического ведомства. Решение всех вопросов, связанных с иностранцами, было исключительной прерогативой императора. В конце 30-х годов была учреждена специальная служба экстренного оповещения императора о всех европейских судах, прибывающих во вьетнамские воды[5].

Посредниками между императором и иностранцами выступали чаще всего ведомство обрядов (бо ле) и палата тхыонг бак, наделенные самыми разнообразными функциями помимо внешнеполитических.

В 1836 г. при тайном совете (ко мат) были сформированы два бюро — Северное и Южное (Бак тьионг кинь и Нам тьионг кинь). Северное бюро отвечало за оформление документации, связанной с Китаем. В компетенцию Южного бюро входили отношения с южными соседями, а также контроль за деятельностью европей­ских купцов. Однако и эти органы не были внешнеторговыми в полном смысле этого слова, т. е. помимо указанной работы они выполняли многообразные функции, связанные с внутренними де­лами соответственно северной и южной частей страны[6].

Между тем западные державы предпринимали бесцеремонные попытки «открыть» страны Востока для торговли, добиться разре­шения для пребывания и деятельности коммерсантов и миссионе­ров, учредить постоянные дипломатические представительства и создать для взаимоотношений договорную основу; последняя была призвана обеспечить стабильность отношений и закрепить приви­легии, которых домогались западные партнеры. Эти попытки встречали сопротивление двора и высшего чиновничества, видев­ших в предотвращении контактов с Западом средство избежать вторжения чуждой и поэтому опасной системы взглядов и отно­шений. Основу политики изоляции составляла социально-экономи­ческая отсталость вьетнамского общества; феодальный характер экономики и общественных отношений способствовал импульсам к самоизоляции от внешнего мира. Правители Вьетнама, представ­лявшие свою страну с ее богатыми естественными ресурсами как замкнутую систему, самостоятельно обеспечивавшую свои основ­ные потребности, не видели необходимости в широких и стабиль­ных международных контактах.

Император Минь Манг заявлял в 1835 г.: «Мы посылаем во­енные корабли в разные страны для того, чтобы познакомиться с морскими путями и обстановкой, а не потому, что ищем выгоды. Если говорить о выгоде, то не в товарах испытывает нехватку наша страна и мы не нуждаемся ни в чем, что надо было бы искать далеко»[7]. На самом деле Запад обладал и тем, что Нгуены при всей своей ксенофобии высоко ценили и хотели использовать. Речь идет прежде всего о западной военной технике, которую Нгуены охотно покупали. Английский порох был объявлен ими лучшим в мире. В конце 30-х годов во Вьетнаме была предприня­та попытка скопировать двигатель парохода, купленного в Европе. Однако без консультаций с западными специалистами она окон­чилась неудачей. К 1840 г. у Нгуенов было три парохода, но все они были западного производства[8].

Было бы неправильным считать, что Нгуены вовсе отказыва­лись торговать с Западом. Умеренная торговля в специально отве­денных портовых городах, не имеющая продолжением установле­ние дипломатических отношений, закрепленных договорами, пре­доставление всем западным странам равных возможностей в от­ношении торговли — вот те принципы, на которых строили свои отношения с Западом Нгуены в первой половине XIX в. Однако надо сказать, что при дворе Нгуенов имелась группа крупных сановников, олицетворявших ультраконсервативное направление, которые выступали за абсолютную изоляцию Вьетнама от Запада,, за политику «закрытых дверей», В торговле с Западом они усмат­ривали «путь проникновения варваров» в страну. «Нам надо: прежде всего закрыть двери, не разрешать им приезжать, отго­родиться от них наглухо, чтобы им негде было про нас выведы­вать…» — такую политику предлагали Минь Мангу в 1840 г. его ближайший советник Ву Дык Кхюе и др.[9].

Нежелание Нгуенов допустить во Вьетнам иностранцев может ‘быть объяснено боязнью нарушить изоляцию Вьетнама, которая была первым условием сохранения старых порядков в стране. Вторжение «извне» вьетнамские феодальные власти прямо связывали с возможностью возникновения внутренних смут. В то же время, понимая неизбежность контактов с западны­ми странами, Нгуены в 1836 г. основали специальную школу «Куан ты зить», где молодые люди приобретали специальность переводчика.

Характерно, однако, что вместе с тем были приняты меры, что­бы школа не превратилась в канал проникновения в страну чуждого образа мысли. Столь велико было внимание к этому аспекту дела, что сам император счел необходимым дать соответствую­щую установку: «Страна наша продолжает следовать учению Мэнцзы и Конфуция, и необходимо всемерно оберегать юношей от растленного влияния заморских учений, под которое они, зная язык, так легко теперь могут подпасть»,— подчеркивал Минь Манг. В качестве примера Минь Манг часто напоминал придвор­ным о той «неприятной метаморфозе», которая произошла с его братом принцем Ань Зюе, побывавшим с епископом Адранским во Франции, после чего потом было трудно вытравить из него «за­падного человека»[10].

Таковы основные направления и характерные черты внешне­политической деятельности династии Нгуенов во Вьетнаме в пер­вой половине XIX в.

Теперь рассмотрим отношения вьетнамского государства с от­дельными странами.

Вьетнам и Китай

Придя к власти, Нгуен Ань, принявший имя Зя Лонга, стре­мился восстановить и укрепить традиционные отношения с цинским двором.

Уже в мае 1802 г. Зя Лонг снаряжает посольство Чинь Хоай Дыка с «данью» в Китай[11]. Однако, будучи уже фактически хо­зяином всей страны, осторожный Зя Лонг еще не решается за­прашивать инвеституру. Этому посольству было поручено лишь вернуть цинским властям печать данника и книгу с инвеститурой, которые были в свое время даны в Китае сыну Куанг Чунга и захвачены Нгуен Анем при взятии Хюэ (1801 г.). Это же посоль­ство везло для выдачи китайским властям партию пиратов и бе­женцев из Китая, а также письмо Зя Лонга маньчжурскому им­ператору, подтверждавшее статус Вьетнама как данника Цинской империи. Посольство Чинь Хоай Дыка имело также поручение сообщить китайским властям о желании Зя Лонга установить традиционные отношения с Китаем[12]. В конце 1802 г. Зя Лонг при­ступил к снаряжению в Пекин миссии, в задачу которой уже вхо­дил запрос инвеституры на правление, а также разрешения на смену названия страны. «Дань», которую везло с собой посоль­ство Ле Куанг Диня, состояла из драгоценного растения кинам, различного рода шелковых и газовых тканей и не включала зо­лота и серебра. В Гуанси к Ле Куанг Диню присоединилось при­бывшее туда раньше посольство Чинь Хоай Дыка. Оба посоль­ства были доставлены в столицу и приняты со всеми почестями.

В 1803 г. император Китая отдал приказ выдать Зя Лонгу инвеституру и печать данника. В начале 1804 г. инвеститура была торжественно вручена Зя Лонгу. Одновременно были обнародо­ваны два указа китайского императора — о дани и о названии страны[13]. Что касается дани, то порядок ее вручения остался та­ким же, как при Тэйшонах. Вьетнам должен был посылать данни­ческие миссии каждые два года и освобождался от включения в состав дани золота и серебра. Дань, ограничивавшаяся лекарст­венными травами, слоновой костью, рогами носорога и шелком, становилась чисто номинальной[14].

Что касается изменения названия страны, то известно, что Зя Лонг требовал у китайского императора санкционировать заме­ну названия Аннам (Аньнань), что означало «умиротворенный юг», на Намвьет (Нань Юэ), которое символизировало бы объ­единение севера и юга, завершенное Зя Лонгом. Однако мань­чжурский император не согласился выполнить эту просьбу, так как усматривал в этом скрытую претензию на территорию провин­ций Гуандун и Гуанси, входивших в древний Намвьет. Зя Лонг неоднократно повторял свое требование, угрожая, что в случае отказа он не признает себя вассалом, т. е. разорвет дипломати­ческие отношения. Перед такой угрозой маньчжурский император пошел на компромисс и предложил название «Вьетнам» (Юэ Нань)[15]. Новое название страны — «Вьетнам» — было провозгла­шено в торжественной обстановке в династийном храме предков в 1804 г.

В 1806 г. Зя Лонг объявил себя императором, окружив свою особу ореолом «величайшего лица вселенной», равноценным ореолу цинского императора. С цинским Китаем же на протяжении своего правления Зя Лонг поддерживал ровные отношения, регу­лярно направляя ко двору маньчжурского императора данниче­ские миссии.

Преемники Зя Лонга — Минь Манг, Тхиеу Чи и Ты Дык — не выходили в своих взаимоотношениях с Китаем из традиционных рамок. Получив из Пекина инвеституру на правление, они продолжали в соответствии с установленным порядком посылать дан­нические миссии.

Зя Лонг, Минь Манг и их преемники весьма внимательно под­ходили к выбору членов миссий, направляющихся в Китай, и не только из престижных соображений: Нгуены смотрели на посоль­ские миссии как на источник сведений о могучем соседе. Когда вернувшиеся в 1821 г. из Китая послы ничего не могли расска­зать о положении в стране, Минь Манг издал указ посылать в Китай только просвещенных людей[16]. В составе посольства 1824г. по случаю 50-летия Даогуана был уже Фан Хюи Тю, один из об­разованнейших людей Вьетнама своего времени[17].

Однако, чем больше времени проходило от начала правления очередного вьетнамского монарха, тем практика посольских мис­сий все больше становилась рутиной, на которую сами послы под­час смотрели как на средство личного обогащения. Так, в 1832 г. Минь Манг, интересуясь положением в Китае, просил послов за любую цену купить в Китае книги, которые «чиновники в Пекине пишут и хранят дома, не осмеливаясь их печатать, так как за­трагивают в этих книгах царствующую династию Цин»[18]. Как выяснилось, послы вернулись с огромным личным багажом, в то время как их дневники оказались пустыми. Невыполненным ока­зался и наказ Минь Манга о книгах.

По этому поводу в адрес ведомства церемоний поступил спе­циальный указ Минь Манга, в котором говорилось:

«Целью посольства является основательное знакомство с окру­жающей обстановкой. Но дневник послов касательно положения в Китае содержит лишь небрежные заметки. Там нет ничего достой­ного чтения при дворе. Дневник содержит только географические названия и расстояния между пунктами, но там ничего нет об условиях, в которых живет население, или о делах страны… Отны­не ведомству вменяется в обязанность давать каждому посольству наказ интересоваться, процветает или бедствует народ, что пре­обладает в стране — стихийные бедствия или благополучие»[19].

В 1838 г. хроника вновь отмечает понижение послов в чинах за плохую работу во время поездки в Китай[20].

Было, впрочем, и так, что сами послы ставили перед импера­тором вопрос о связи работы миссий с престижем страны. В 1840г. ученые Данг Куок Ланг и Ву Фам Кхай обратились к Минь Мангу с просьбой изменить порядок снаряжения посольств в Ки­тай. В частности, они обращали внимание императора на то, что «издавна и теперь посольства в Китай обычно везут с собой то­вары для обмена на товары Китая… Наша страна просвещенная, пользуется уважением Цинов,— говорили послы.— Если во время исполнения посольских обязанностей менять товары, есть опасность, что многие не поймут, будут за это презирать. Просим от­ныне разрешить посольствам в Китай делать там покупки на се­ребро, а товары брать с собой, лишь необходимые в пути»[21].

Минь Манг отверг эту просьбу Данг Куок Ланга и Ву Фам Кхая как «несостоятельную». Он считал, что торговые операции, которые совершали вьетнамские посольства в Китае, не причиня­ют ущерба престижу страны, во-первых, потому, что обмен совер­шается обеими сторонами на взаимовыгодной основе и драгоцен­ными товарами (корица, кардамон, ласточкины гнезда — с вьет­намской стороны, женьшень, различные лекарства и книги — с китайской стороны) — и то и другое главным образом для нужд обоих дворов. Это ни в коем случае не может быть похоже на то, как купцы торгуют на рынках различными товарами, извлекая из этого выгоду. Издавна сложился такой обычай, какой от этого вред государственному престижу? — говорил Минь Манг[22].

Прием китайских послов, которые везли инвеституру новому правителю, стоил вьетнамской казне очень дорого. Поэтому Зя Лонг в начале своего правления вообще хотел перенести место приема на границу.

Впоследствии же расходы резко возросли в связи с решением Ты Дыка в 1848 г. перенести место встречи с китайскими послами для совершения обряда вручения инвеституры из Ханоя в столи­цу Хюэ. Решение это мотивировалось, во-первых, необходимостью привести совершение этой церемонии в соответствие с традицией, по которой она всегда совершалась в столице, а не просто в глав­ном городе провинции, которым при Нгуенах стал Ханой. Во-вто­рых, согласие китайской стороны ехать до столицы Ты Дык и его oкружение рассматривали как признание роста могущества стра­ны и ее престижа[23].

Инвеститура, дарованная сыном Неба — китайским императо­ром, придавала, по представлениям Ты Дыка, дополнительную си­лу власти Нгуенов в глазах собственного народа и соседних госу­дарств. Вот почему, не считаясь с огромными расходами, при нем везли китайских послов через всю страну, делая бесчисленное множество неоправданных остановок, превращая эту церемонию в поистине всенародное зрелище[24].

Наряду со стремлением заимствовать опыт по преимуществу средневекового Китая минской эпохи династии Нгуенов был при­сущ скептицизм относительно всего маньчжурского. Минь Манг, в частности, не упускал случая выступить с прямой или косвен­ной критикой «варварской маньчжурской династии», которая ста­ла «перевоспитывать цивилизованных китайцев». При дворе Минь Манга господствовало мнение о цинском Китае как о стране вар­варской[25]. Постоянно обращаясь к китайскому опыту, Нгуены в то же время официально заявляли о своем «особом» государствен­ном устройстве, отличном от цинского. «Наша династия имеет свой строй, отличный от того, который предусмотрен цинским сво­дом законов»,— утверждал Минь Манг в 1832 г.[26].

Все монархи династии Нгуен старались не допустить ущемле­ния престижа своего государства. Это находило отражение во вьетнамской дипломатии, когда дело касалось соблюдения прото­кола.

Так, в 1840 г. Минь Манг выразил свое неудовольствие нару­шением этикета, допущенным китайской стороной при приеме ино­земных послов: «В прошлом (1839-м) году ведомство церемоний страны Цин допустило ошибку в протоколе. Не может быть та­кого, чтобы послы нашей страны располагались после послов из Кореи, Луангпрабанга, Сиама, Рюкю. Корея — цивилизованная страна и вне обсуждения. А что касается Луангпрабанга, то это наш данник, Сиам и Рюкю — варварские страны, а наших послов поставили ниже их послов. Если они опять так будут располагать послов, то лучше отказаться от аудиенции и подвергнуться нака­занию, чем стоять ниже тех стран»[27].

В 1841 г. возглавлявший миссию в Китай ученый Ли Ван Фык обнаружил, что его резиденция в Пекине названа оскорбительно «Гостиница для вьетнамских варваров». Приказав своим сопро­вождающим уничтожить эту иероглифическую надпись, Ли Ван Фык экспромтом сочинил короткую поэму «О выдающихся варва­рах» («Вьен зи луан»), которую презентовал императору Даогуану: в поэме в самых изысканных выражениях Ли Ван Фык дал понять, что вьетнамская элита — не варвары, а самые рафиниро­ванные конфуцианцы.

В 1838 г. Минь Манг, полагая, что настало время утвердить суверенитет вьетнамского двора, отказался от прежнего названия страны, заменив его, уже без согласования с Китаем, «а Дайнам («великий юг»)[28]. В 1847 г. официальные китайские документы были возвращены по приказу императора, поскольку страна была названа «Аннам»[29].

Забота династии Нгуенов о престиже и суверенитете государ­ства не ограничивалась только протокольными моментами. С пер­вых дней своего пребывания у власти ей пришлось вести длитель­ную и упорную борьбу за неприкосновенность вьетнамских границ и целостность территории с цинским двором и провинциальными властями Китая.

Провозгласив принцип, что «хорошая политика начинается с границы», Нгуены много внимания уделяли этому вопросу. «Сна­чала надо укрепить границу, лишь тогда можно расстаться с опа­сениями»,— говорилось в одном из указов императора в 1812 г.[30].

Одной из первых мер пришедших к власти Нгуенов было вос­становление пограничных застав на вьетнамо-китайской границе, которые перестали функционировать в предшествующий период смут и междоусобиц. В числе первых дел пришедшей к власти династии было составление в 1806 г. национальной географии «Ньят тхонг зи диа тьи» (автор Ле Куанг Динь) с полным опи­санием границ объединенного государства[31].

Уже с первых дней правления династия Нгуенов столкнулась с осложнениями на вьетнамо-китайской границе в провинции Хынгхоа (уезд Тьеутан), где вопрос о разграничении был запутан многократным переходом отдельных участков территории от од­ной страны к другой.

Зя Лонг, занятый решением внутренних проблем, заинтересо­ванный в сохранении добрососедских отношений с Китаем и не желающий в то же время идти на уступки, уклонился от попыток внести ясность в этот вопрос.

Он возник вновь почти 30 лет спустя, вылившись в довольно крупный конфликт в донге Фонгтху (административная единица, входившая в упомянутый выше уезд Тьеутан провинции Хынг­хоа). Население этого донга продолжало все это время выплачи­вать китайским пограничным властям налог в размере 220 лангов серебра ежегодно[32].

Воспользовавшись этим обстоятельством как предлогом, мест­ная китайская администрация в провинции Юньнань переправила в 1831 г. через границу с Вьетнамом отряд в 600 человек и потре­бовала отдать донг Фонгтху, утверждая, что это китайская земля под названием Мэнчай[33].

В отличие от своего отца, Зя Лонга, Минь Манг занял твердую позицию. Он приказал передвинуть в провинцию Хынгхоа столич­ные войска численностью 1 тыс. человек и боевых слонов. Эти силы вместе с войсками провинции Хынгхоа (300 человек и пять слонов) должны были оборонять уезд Тьеутан. Одновременно командованию противника было направлено письмо, отвергавшее китайские притязания.

Через несколько дней китайский отряд подошел к посту Фонг­тху; начальник гарнизона Тю Динь Тхонг сдал пост и отступил в донг Биньлы. Минь Манг послал новое подкрепление в 200 сол­дат и два слона.

Вскоре китайский отряд был вынужден оставить пост, а ки­тайское командование направило гонца с предложением устано­вить перемирие[34].

Вместе с тем Минь Манг, удовлетворившись отводом китай­ских войск и не желая обострять отношения с Китаем, приказал вернуть китайцам оружие, брошенное при отступлении, и отвел свои войска от границы. Однако Минь Манг придавал большое значение исходу этого конфликта, связывая престиж страны и спо­собность оборонять ее границы в одно целое[35].

«Преступников, конечно, ловить нужно (это был официальный повод для агрессии.— Ред.). Однако граница юга и севера чет­кая, зачем же ее вот так нарушать? Если считать, что это дело маленькое и промолчать, то как же защищать границу?» — гово­рил Минь Манг. Минь Манг затем распорядился, чтобы властей Юньнани предупредили впредь границу не нарушать, а ставить вьетнамские пограничные власти в известность о перебежчиках, поимку которых вьетнамская сторона брала на себя[36].

Столь же определенную позицию занимал и Тхиеу Чи в 1843г. по поводу незаконного перехода китайскими отрядами границы в целях поимки на территории Вьетнама преступников, бежавших из Китая. Китайские военнослужащие были выдворены за преде­лы страны[37].

В 1851 г. вспыхнул конфликт на вьетнамо-китайской границе, в районе Биньзи провинции Туенкуанг.

Власти китайской области Кхайхуа вместе с населением пере­шли границу провинции Туенкуанг, объявив пограничную вьетнам­скую зону китайской землей и требуя разбирательства этого во­проса и размежевания земель.

Одновременно пришлое китайское население начало строить дома, возводить кирпичные заборы, организовывать хутора, вы­гоняя с помощью оружия местное население.

Весной 1852 г. Ты Дык послал большой вооруженный отряд; для расследования обстоятельства дела во главе с Нгуи Кхак Туаном, при появлении которого китайцы обратились в бегство.

Китайские дома были разобраны, а на самой границе, у горы Дайлинь, был установлен столб с надписью, из которой следова­ло, что вьетнамское население пограничной зоны не захватывало китайских земель, давно живет на этой территории, обрабатывает землю и граница здесь четкая.

Населению на вьетнамской земле было разъяснено, что в слу­чае повторного применения китайцами силы надо ответить тем же и немедленно сообщить в провинцию[38].

Нгуены тщательно следили за содержанием в порядке тех по­граничных знаков, которые в разные времена были установлены совместно с китайскими властями.

Тхиеу Чи в 1843 г. не разрешил вьетнамским властям в Туен-куанге заменить разрушенную каменную стелу, установленную в 1728 г. вьетнамо-китайской комиссией у р. Дотю в качестве по­граничного знака. Он предложил отремонтировать ее, как в 1832г. сделал Минь Манг.

Новая стела с перенесенным на нее старым текстом, как, вероятно, считали Нгуены, не будет иметь для китайской стороны законной силы[39].

В дальнейшем, в 50-х годах, пограничные конфликты, вызы­вавшиеся попытками китайцев осваивать отдельные участки вьет­намской территории, продолжали повторяться. Как правило, они разрешались, не оказывая заметного влияния на взаимоотношения между Цинами и Нгуенами.

У вьетнамских феодальных властей с давних пор было четкое лредставление о территориальных водах и об узаконенном раз­граничении морских пространств с Китаем. Вьетнамская сторона в этом вопросе занимала твердую позицию и не допускала нару­шения своих морских рубежей со стороны Китая.

В течение веков сложилась традиция совместной борьбы вьет­намских и китайских властей с морскими пиратами, которые не только грабили торговые суда в море, но и совершали опустоши­тельные набеги на прибрежные территории. При этом каждая сто­рона ловила пиратов в своих водах и на своей территории, выда­вая по требованию одной из сторон пойманных лиц, которые объ­являлись ею вне закона.

Однако при погоне за пиратскими судами пограничники часто нарушали границы; иногда это оставалось незамеченным, но, как правило, вызывало недовольство соответствующей стороны.

Об этом свидетельствует, в частности, эпизод, который произо­шел в 1832 г. на границе китайской провинции Гуандун и вьет­намской Куангиен в морской ее части.

В 1832 г. местные власти Гуандуна предложили вьетнамским пограничным чиновникам в провинции Куангиен разрешить китай­ским судам пересекать границу при преследовании пиратов. Для этого предлагалось обеспечить эти суда специальными документами. Это предложение вызвало резкое возражение вьетнамского двора. Минь Манг по этому поводу высказался следующим обра­зом: «Морская часть нашей страны хотя и соприкасается с домом Цин, но ее границы уже четко определены, почему снова говорят, чтобы их не различать?

Если же говорить о борьбе с пиратами, то ведь, если обе сто­роны посылают военные суда в свои территориальные воды для их поимки, куда же еще бежать пиратам? Зачем же при этом до­ходить до нарушения границ?»[40] Местным властям в Ваннине было отдано распоряжение ответить китайской стороне отрицательно. При этом местные власти получили строгое внушение по таким обыденным делам не беспокоить двор и не затягивать время, а реагировать непосредственно и, разумеется, отрицательно, «ибо,— говорилось в указе,— нет никаких оснований идти навстречу их просьбе»[41].

Когда в 1833 г. 60 китайских рыболовных судов вошли во вьетнамские территориальные воды в районе Вандона, в провинции Куангиен, Минь Манг через соответствующее ведомство направил официальное письмо генерал-губернатору Гуанси и Гуандуна, тре­буя вернуть суда в Китай, «чтобы избежать инцидента»[42]. В свя­зи с пиратским морским разбоем в 30-е годы XIX в. с особой ост­ротой встал вопрос о контроле над прибрежными островами и более отдаленными архипелагами, которые служили прибежищем пиратам[43].

Из хроники «Дай Нам Тхык Люк» следует вывод, что вьетнам­ская феодальная власть включала многие прибрежные острова, а также Парасельский архипелаг (Хоангша) и архипелаг Спратли (Чыонгша) в состав территории вьетнамского государства.

В 1836 г. ведомство общественных работ докладывало импера­тору: «Морская граница нашей страны обозначена островом Хоангша, который имеет важное стратегическое значение. В прош­лом мы посылали [людей] для производства картографических ра­бот, но, так как остров большой, удалось зарисовать лишь одно место, и то неясно.

Надо ежегодно посылать людей для разведки морских пу­тей»[44].

Ведомство общественных работ предлагало далее ежегодно по­сылать на острова экспедиции на нескольких судах, в том числе военных, для обследования — независимо от их размеров — ост­ровов, отмелей и т. д.

В том же году на Хоангша было послано военное судно во главе с капитаном Фам Хыу Нятом. Эта экспедиция установила на острове 10 деревянных пятиметровых стел с надписями, удо­стоверяющими, что на 17-м году правления Минь Манга (1836 г.) военно-морской дозорный отряд, возглавляемый Фам Хыу Нятом, в исполнение приказа прибыл в это место и оставил памятные знаки[45].

В 1838 г. снова была организована экспедиция на Хоангша с заданием выполнить картографические работы[46].


[1] Phan Truc Truc. Quoc Su Di Bien tap thuong. Saigon, 1973, с. 260.

[2] DNTL, t. 25, с. 335-336; Modern Chinese History. Selected Readings by Н. Маc Nair. Shanghai, 1923, с. 13, с. 116.

[3] Nguyen The Anh. Some Remarks on Indochinese Diplomacy in the Early 19th Century. Asian Affairs, vо1. 63, р. III, Осtоber 1976, с. 315.

[4] DNTL. Т. 20, с. 127, 252; I 21, с. 194.

[5] DNTL. Т. 20, с. 246.

[6] DNTL. Т. 28, с. 116—117, 1. Ш, с. 340; Подробно см.: Nguyen The Anh. Kinh te va xa noi Vietnam duoi cac vua trieu Nguyen. Saigon, 1971, с. 251.

[7] DNTL. Т. 17, с. 217.

[8] Nguyen The Anh. Kinh te…, с. 258; А. Woodside. Vietnam and the Chinese Model. А Comparative Study of Vietnamese and Chinese Government in the First Half of the Nineteenth Century. Cambridge, 1971, с. 283.

[9] DNTL. Т. 22, с. 293.

[10] DNTL. Т. 17, с. 65, 126; 1 20, с. 250—251.

[11] Bang Сiао trong Kham-Dinh Dai-Nam. Hoi-Dien Su Le. Saigon, 1968, с. 15 (далее — Bang Сiао…)

[12] Сh. Маybon. Histoire moderne du pays d`Annam (1592—1820). Р., 1920, с. 375; DNTL. Т. 3, с. 29—30.

[13] Р. Boudet. Les Archives des Empereurs d`Annam et l`Histoire Annamites.— ВАVН. XXII. Hanoi, 1942, с. 243; DNTL. Т. 3, с. 169.

[14] Там же.

[15] DNTL. Т. 3, с. 157, 70, 475, 476; Bang Giао…, с. 17.

[16] DNTL. Т. 5, с. 290.

[17] DNTL. Т. 7, с. 91.

[18] DNTL. Т. 10, с. 165

[19] DNTL. Т. 11, с. 60—62.

[20] DNTL. Т. 20, с. 87.

[21] DNTL. Т. 22, с. 304.

[22] Там же.

[23] DNTL. Т. 27, с. 181.

[24] Там же, с. 190.

[25] DNTL. Т. 15, с. 241—552.

[26] DNTL. Т. 11; с. 152.

[27] DNTL. Т. 22, с. 362.

[28] А. В. Woodside. Vietname and Chinese Model… с. 117, 121.

[29] DNTL. Т. 20, с. 65—66; I. 21, с. 58.

[30] DNTL. Т. 4, с. 97, 222.

[31] DNTL. Т. 3, с. 313.

[32] Dао Duy Anh. Dat Nuoc Viet Nam Qua Cac Doi. Ha-noi, 1964, с. 147.

[33] DNTL. Т. 10, с. 284.

[34] Там же.

[35] Там же, с. 325; Bang Giао…, с. 313.

[36] DNTL. Т. 9, с. 83.

[37] DNTL. Т. 9, с. 83; I. 24, с. 32.

[38] DNTL. Т. 26, с. 349-350.

[39] DNTL. Т. 11, с. 57; 1. 24, с. 456.

[40] DNTL. Т. 11, с. 166.

[41] Там же, с. 167.

[42] DNTL. Т. 13, с. 283.

[43] DNTL. Т. 11, с. 76; t. 20, с. 86.

[44] DNTL. Т. 14, с. 189—190а.

[45] DNTL. Т. 115, с. 30—31.

[46] DNTL. Т. 20, с. 183.

Тема необъятна, читайте еще:

  1. Система современных международных отношений. Внешняя политика государств
  2. Государственное устройство Вьетнама
  3. Крещение Руси, правление князя Владимира и его внешняя политика
  4. Основные категории земель и государственная аграрная политика Вьетнама

Автор: Настя Б. Настя Б., 17.03.2017
Рубрики: Политология, Политистория
Предыдущие записи: Вьетнам и Сиам. Вьетнамо-сиамские отношения в период борьбы дома Нгуенов за власть
Следующие записи: Город во Вьетнаме

Последние статьи

  • ТОП -5 Лучших машинок для стрижки животных
  • Лучшие модели телескопов стоимостью до 100 долларов
  • ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ОТКЛОНЕНИЙ РЕЧЕВОГО РАЗВИТИЯ У ДЕТЕЙ РАННЕГО ВОЗРАСТА
  • КОНЦЕПЦИИ РАЗВИТИЯ И ПОЗИЦИОНИРОВАНИЯ СИБИРИ: ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕИ ГЕОЭКОНОМИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ОЦЕНКИ
  • «РЕАЛИЗМ В ВЫСШЕМ СМЫСЛЕ» КАК ТВОРЧЕСКИЙ МЕТОД Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО
  • Как написать автореферат
  • Реферат по теории организации
  • Анализ проблем сельского хозяйства и животноводства
  • 3.5 Развитие биогазовых технологий в России
  • Биологическая природа образования биогаза
Все права защищены © 2017 Kursak.NET. Электронная библиотека : Если вы автор и считаете, что размещённая книга, нарушает ваши права, напишите нам: admin@kursak.net