Основные категории земель и государственная аграрная политика Вьетнама

---

Основные категории земель и государственная аграрная политика

Структура земельной собственности во Вьетнаме в первой по­ловине XIX в. включала в себя две основные категории земель:

1) государственные земли (жуонг ня ныок),

2) частные земли (ты дьен).

Государственные земли подразделялись на ритуальные (тить дьен); земли, непосредственно управляемые государством; земли, переданные в безусловное владение феодальным родам, заслужен­ным чиновникам и их потомкам для отправления культа, или так называемые культовые земли; общинные земли.

1. Ритуальных земель при династии Нгуенов было очень мало — около 3 мау в столице Хюэ. Учреждены они были в 1828 г. Ежегодно в установленный день император, возглавлявший цере­монию, проводил три борозды на ритуальном поле. В экономике Вьетнама ритуальные земли имели чисто символическое значение.

2. Непосредственно управляемые государством земли находи­лись в полной и нераздельной собственности государства. На них работали зависимые от государства крестьяне, военнопленные, пре­ступники и солдаты.

Рента-налог, взимаемая с земель этой категории, была очень высокой и значительно превышала налоговые ставки с общинных и частных земель. Ставки ренты-налога, собираемого с непосред­ственно управляемых государством земель, не были единообразны и на всем протяжении первой половины XIX в. зависели от той величины, которая собиралась с них государством либо передава­лась в жалование служилым феодалам в XVIII в. Даже в конце полувека ставки ренты-налога, собираемого с этой категории зе­мель (куан дьен, куан дон дьен, куан дьен чанг, куан чай и жуонг нгу лок), колебались от 245 до 10 тхангов с 1 мау. С этих земель бегство крестьян было довольно частым. Пытаясь приоста­новить уход зависимых с непосредственно управляемых земель, государство постепенно снижало с них ставку ренты-налога. Существенное влияние на снижение этой ставки оказывало раз­витие помещичьего землевладения, которое также нуждалось во всевозрастающем количестве зависимых крестьян. Беглецы с не­посредственно управляемых государством земель чаще всего на­ходили приют на землях богатых землевладельцев.

3. Часть государственных земель передавалась в наследствен­ное пользование феодальным родам и семьям заслуженных чинов­ников. Пожалования такого рода совершались под видом предо­ставления права сбора налога (нгу лок) для отправления культа покойных и назывались пожалованиями культовых земель. Был реализован опыт Дангчаунга, где пожалования культовых земель были очень распространены, особенно в конце XVIII в. Предостав­ление культовых земель было отлично от простых пожалований в нгу лок земель служилым феодалам в XVIII в., которые отби­рались государством после ухода чиновников со службы. Культо­вые земли давались в вечное наследственное пользование, и един­ственным отличием от частных земель был их неотчуждаемый ха­рактер. Наиболее крупные пожалования культовых земель были предоставлены двум феодальным домам (Ле и Чинь), долгое время стоявшим у кормила государственной власти во Вьетнаме[1].

Родовая знать дома Нгуенов тоже получала культовые земли, но значительно меньших размеров, не превышавших 100 мау. Совсем мало культовой земли досталось потомкам заслуженных чиновников — от 15 до 3 мау[2]. Государство могло отнимать куль­товые земли только в самых крайних случаях. Для конфискации земли у потомков дома Ле, например, потребовалось уличить ето членов в государственной измене.

4. Большую часть государственных земель составляли общин­ные земли, в отношении которых государство в полной мере обла­дало верховным правом собственности. Это право заключалось в запрете купли-продажи общинной земли, аренды, залога и закла­да ее на длительные сроки. Государство могло в XVIII в. изъять часть общинной земли и передать ее в жалование чиновнику, да­же не имеющему права на получение пая в данной общине. Одна­ко в связи с переводом чиновников на денежное жалованье в XIX в. таких пожалований почти не производилось.

Ослабление верховного права государственной собственности на землю общины шло параллельно с усилением помещичьего зем­левладения, разложением экономической базы общины, превра­щением ее в чисто фискально-административную единицу. Кроме запрета отчуждения общинных земель, который на практике по­стоянно нарушался, государство подтверждало свое право верхов­ной собственности в тех районах, где община была экономически сильна, более высокими ставками ренты-налога по сравнению с налогом с частных земель. Однако такие повышенные ставки были установлены только на севере. В центре Вьетнама налогообложе­ние общинных и частных земель было одинаковым: по 40, 30 и 20 тхангов с 1 мау облагались 1, 2 и 3-я категории и общинной и частной земли[3]. На юге этой категории земель почти не было.

Повышенное налогообложение общинных земель на севере бы­ло связано с тем, что частные земли там в значительно большей степени принадлежали помещикам, а крестьяне владели лишь не­большими клочками частной земли, вряд ли достаточными для прокорма. Частные земли на севере в большей степени являлись синонимом поместного землевладения, чем в центре. Поэтому раз­ницей налогообложения общинных и частных земель на севере приближенно была зафиксирована величина ренты, которую по­лучал помещик с частных земель.

Такая же ситуация в центре, где частной землей наряду с по­мещиками владело и подавляющее большинство крестьян, созда­вала бы льготные условия наряду с помещиками и крестьянам. А это совершенно не входило в классовые интересы государства. Поэтому налогообложение общинных и частных земель в центре бы­ло одинаковым, крестьяне платили ренту-налог и с тех и с других, а помещики, захватывая административные должности в общине, всеми правдами и неправдами укрывали свои земли от налогов, получая с них высокую ренту от эксплуатации зависимого кре­стьянства. Как правило, объем укрываемых помещичьих земель превосходил величину земель официальных. Этому в огромной сте­пени способствовали родственные связи основной массы помещи­ков с той их частью, которая занимала административные посты в деревне.

Наделение общинной землей полноправных членов общины было далеко не равным. Значительную часть земли должны были получать по паям чиновники и солдаты. Последним кроме общин­ного пая (кхау фан) полагалось еще и земельное жалование (лыонг дьен) из фондов общины. Но для этого земли не хватало, и вопрос о наделении солдат земельным жалованием стал одним из основных на всем протяжении XIX в., явившись одной из глав­ных причин «биньдиньского эксперимента» — конфискации полови­ны частных земель и передачи их в общинный фонд. Уменьшение фондов общинных земель влекло за собой неравномерное наделе­ние и в среде самого крестьянства. Молодые, бедные, наемные, по­жилые, старики и физически неполноценные крестьяне имели пра­во на меньшее количество паев общинной земли. Из женщин об­щинную землю получали только вдовы, из детей — сироты. При выходе замуж вдовы лишались своего надела.

Кроме того, наряду с крестьянами основных дворов, имеющих общинный надел, официально существовала категория крестьян пришлых дворов, не имеющих общинной земли и платящих в свя­зи с этим пониженные налоги. Произошло разделение на общин­ников в социально-экономическом смысле и чисто юридических членов общины деревни.

«Переделы» общинных земель проводились один раз в три го­да и заключались лишь во внесении в списки совершеннолетних, имеющих право на получение пая, в выписке умерших и беглых. При этом отцовская земля чаще всего попадала в руки сыновей. Общинный надел фактически принимал наследственную форму.

Росло число беглых неприписных, которые не в состоянии бы­ли платить налоги и потому бежали из общины. В XIX в. от пре­следования неприписных государство перешло к их использованию в качестве «зависимых солдат».

В конце первой половины XIX в. община перестала удовлетво­рять потребностям общества и как административно-фискальная единица. Не связанные коллективной собственностью и не имею­щие общих экономических интересов, крестьяне отдельных дере­вень, на которые раскладывалось общее тягло, стремились к отде­лению и организации самостоятельных административно-фискаль­ных образований. Необходимость такого отделения понимали не­которые, наиболее реалистично мыслящие представители чиновни­чества.

5. Частные земли находились в полной и нераздельной собствен­ности владельцев, которые свободно могли купить и продать их, передать по завещанию, заложить и сдать в аренду. Подтвержде­нием нераздельной собственности владельца на эту землю явля­лось пониженное ее налогообложение по сравнению с общинной и непосредственно управляемой государством в тех местах, где экономически община была еще достаточно сильна, т. е. на се­вере: с 1-й категории общинной земли взималось 120 батов риса, с 1-й категории частной земли — 40 батов, со 2-й категории об­щинных земель взималось 84 бата, со 2-й категории частных земель — 30 батов; с 3-й категории общинных земель взималось 50 батов, с 3-й категории частных — 20 батов. На частных землях помещиков центра, захватывающих административные должности в общине и использующих свое положение для укрытия частных земель от налогов, происходило отделение налога от ренты, кото­рая присваивалась теперь землевладельцем-помещиком. Крестьяне же и с частных земель продолжали платить ренту-налог. На част­ных землях центра развитие феодальной ренты оказало такое влияние на общинное землевладение, что там тоже произошло от­деление налога от ренты, которая все более стала присваиваться общинной верхушкой, солдатами и чиновниками. Особенно широ­кой была эксплуатация зависимого крестьянства и арендаторов на юге Вьетнама. Там помимо крестьян, имевших частные земли, существовали целые деревни, не имеющие ни клочка собственной пахотной земли, а были и такие, которые сами находились на земле помещика. Иногда на земле помещика проживало несколь­ко деревень[4]. Государство пыталось бороться с господством поме­щичьего землевладения и даже шло на крайние меры — на конфи­скацию части частной земли. Такая политика, однако, не была последовательной. Ты Дык, внук Минь Манга, осуществившего конфискацию половины частных земель в Биньдине, склонен был к тому, чтобы вернуть частную землю ее прежним владельцам.

Аграрная политика в первой половине XIX в. характеризуется следующими чертами:

1) Всемерным поощрением обработки заброшенных земель, стимулированием возвращения крестьян в деревню, различным от­ношением к получению помещиками ренты с укрываемых от на­логообложения земель на протяжении полувека.

2) Лишением государственных чиновников жалования с непо­средственно управляемых государством земель в связи с перево­дом их сначала на получение земельного пая в общине наряду с денежным жалованьем, а затем на чисто денежное жалованье; сбором в полном объеме доходов с непосредственно управляемых земель в фонд государства.

3) Снижением налогообложения непосредственно управляемых земель в связи с бегством зависимого крестьянства.

4) Попытками выйти из кризисной аграрной ситуации органи­зацией освоения целинных земель руками свободных крестьян, солдат и заключенных. В зависимости от того, кто осваивал целин­ную землю, она превращалась то в непосредственно управляемую государством, то в общинную, то в частную.

5) Различным отношением на разных этапах к общинному и частному землевладению.

1. Для того чтобы увеличить фонд обрабатываемых земель, с которых можно было взимать налоговые подати, в начале века государство делало все возможное, чтобы вернуть беглых на за­брошенные общинные и частные земли. В связи с этим в 1802 г. было приказано освободить от налогов все земли беглых крестьян в Нгеане и Тханьхоа, которые были конфискованы Тэйшонами и превращены в непосредственно управляемые государством (куан чай) и выдаваемые в жалование чиновникам как нгу лок[5]. В том же году государство вернуло крестьянам общинные и частные зем­ли в Бактхане[6]. Однако крестьяне не спешили возвращаться в родные места. Чтобы разрешить проблему обработки пустующих земель и получения урожая, было решено прибегнуть к помощи армии. В 1802 г. было объявлено, что все земли беглых крестьян севернее Куангбиня местные чиновники должны четко поделить и передать в обработку войскам, освободив от налогов. Вместе с тем людям, захватившим землю беглых, временно разрешалось ее обрабатывать. Единственным условием была уплата налогов. Наряду с общинными разрешалось временно занимать и частные земли. Налоги вносились в денежной форме. Армия должна была четко следить за тем, чтобы рис не оставался на полях необрабо­танным. Если кто-либо к моменту жатвы бежал, солдаты должны были сами убирать урожай и вносить его в казну. Если беглые крестьяне возвращались на поля, то солдаты немедленно должны были передать им землю[7]. В 1803 г. был издан приказ, аналогич­ный приказу 1802 г., о возвращении крестьянам Центрального Вьетнама заброшенных земель, превращенных Тэйшонами в не­посредственно управляемые государством и выдававшихся их чи­новникам (куан дьен чанг). Возвращенные земли превращались как в общинные, так и в частные[8]. Пытаясь всеми мерами вер­нуть крестьянство на старые земли, государство в то же время декларировало учет облагаемой земли. Было приказано вносить налоги точно в соответствии с количеством обрабатываемой зем­ли. У нарушителей земля должна была отбираться и передаваться соседям. Однако в первое двадцатилетие XIX в. мероприятия по наказанию за укрытие помещичьих земель от налогообложения но­сили чисто декларативный характер. Подобные «злоупотребления» стали нормой и поставляли регулярную ренту помещикам. Факти­чески это санкционировалось правительством Зя Лонга. Жесткие правила, введенные еще в 1802 г., при отсутствии льгот для воз­вращавшихся в виде освобождения от налогов на ряд лет не да­вали беглым возможности снова поселиться на старых землях. Наконец, в 1805 г. государство приказало войскам, обрабатываю­щим заброшенные земли на севере, прекратить их эксплуатацию. Земли должны были пустовать до возвращения крестьян. Вернув­шиеся беглецы освобождались от налогов и военной службы на три года. Если в течение трех лет беглые не возвращались, то их земли передавались в обработку крестьянам других общин. С них взимались налоги начиная с 1808 г. Армия должна была уйти лишь с тех земель, которые были покинуты крестьянами до 1802 г.

Армия продолжала оставаться на землях тех, кто бежал позднее 1802 г., т. е. уже при Нгуенах. Хотя при возвращении они также получали землю обратно, но трехлетней налоговой отсрочки не имели и несли тягло со следующего года[9]. Уже на будущий год государство вынуждено было признать, что поступило опрометчи­во в отношении беглецов после 1802 г. В 1806 г. было предостав­лено освобождение от налогов всем беглым крестьянам, вне зави­симости от срока давности бегства, причем на срок, больший, чем три года. Всем возвращавшимся после 1804 г. крестьянам, когда бы они ни вернулись, предоставлялось освобождение от налогов до 1809 г. включительно.

Несмотря на эти меры, север пустовал. В 1806 г. чиновники из Бактханя доложили, что в Хайзыонге, Шонтэе, Киньбаке, Верх­нем и Нижнем Шоннаме, Тхайнгуене и фу Хоайан разбежалось 370 общин и деревень, налоговых недоплат на 110 тыс. куанов и 70 тыс. хопов риса[10]. Лишь такое тяжелое положение заставило государство признать захват соседями пустующих земель, которые должны были быть обложены налогами. Сделано это было в еди­ничном случае и не должно было стать правилом. В принципе го­сударство строго соблюдало право частных лиц.

Кроме возвращения беглых, государство в первое двадцатиле­тие проводило довольно пассивную политику, направленную на обнаружение земли, скрываемой от налогообложения. Рента, получаемая помещиками от таких «злоупотреблений», фактически санкционировалась государством, особенно в первые годы XIX в. Однако и при правительстве Зя Лонга в этой политике были из­менения. Наиболее радикальным отступлением, связанным с уступками консерваторам, было предоставление льгот крестьянам, начавшим первыми с условием уплаты налогов обрабатывать скрываемую от налогообложения землю. Как долго бы такая земля ни скрывалась от налогообложения, человек, первым начавший платить за нее налог, должен был оплатить недоимки лишь за три года. Если земля была обнаружена, а платить за нее никто не хо­тел, то она возвращалась к прежнему владельцу, если была част­ной, и к прежнему крестьянину-держателю, если была частью об­щинной земли[11].

В 30-х годах в связи с наступлением правительства Минь Манга на помещика заброшенная земля в докладах чиновников уже прямо связывается с землей, укрываемой от налогообложе­ния. Так, в 1831 г. чиновники Тханьхоа просили разрешить им вписывать заброшенную, но способную быть обработанной землю в списки, общинную заброшенную землю — передавать крестьянам общины, а частную заброшенную землю — владельцам; если же какой-нибудь участок этой земли не будет вписан в списки, будет скрыт от налогообложения, а кто-либо станет его обрабатывать, то человек, первый начавший обрабатывать этот участок, и будет его владельцем, а ли зити, допустившие незаконное укрыватель­ство заброшенной земли от налогообложения, будут наказаны[12]. Это вело не только к сокращению ренты помещиков, но и к уже­сточению налогового гнета крестьян и заставляло их платить за те земли, которые они часто не могли обработать. Чиновники из Ниньбиня настаивали на том, чтобы вписать в списки ранее об­рабатываемые, а затем заброшенные земли[13]. Если у общины было много земли, то она могла лишь передать ее той общине, у которой земли было мало, заброшенную землю можно было лишь передать в обработку крестьянам другой общины, которых начальнику волости разрешалось вносить в списки вместо бегле­цов. Но все-таки это были единичные случаи, когда усердствовав­шая в борьбе с помещиками новая администрация Бактханя, же­лая угодить решительно настроенному против частного землевла­дения Минь Мангу, по собственной инициативе перегибала палку. Общего закона о вписании заброшенной земли в списки общины издано не было. В то же время помещики все чаще объявляли свои земли заброшенными и передавали их зависимым крестьянам или арендаторам, захватывали общинную землю и превращали ее в частную, понижали категорийность налогообложения своей зем­ли, платя пониженные налоги. В 1832 г. Минь Манг издал указ о продолжении исправления земельных реестров. В этом году ис­полнилось 30 лет со времени официального прихода к власти Нгуенов и с того времени, когда начался отсчет пустования зем­ли. По истечении этого срока пустующая земля могла быть офи­циально передана другим владельцам. В связи с этим в земель­ный реестр была внесена земля тех, кто вернулся в общину и начал обрабатывать свои земли после 1805 г.— времени состав­ления основного земельного реестра. Кроме того, в реестр были внесены земли тех беглых, которые не вернулись, но чьи земли были переданы местными властями другим людям и «не были разграничены с землями общины»[14]. Большинство таких земель было захвачено помещиками, но если раньше они могли укло­няться от уплаты за них налогов, то после включения во вновь составленный реестр сделать это было уже невозможно. Несмотря на яркую антипомещичью направленность, указ о составлении но­вых реестровых списков в значительно большей степени ударил по сельской бедноте, которая не могла платить налогов, разоря­лась и вынуждена была бежать из общины, попадая в зависи­мость от помещиков. Такая политика правительства Минь Манга вызвала сопротивление реалистически мыслящего чиновничества. В 1833 г. начальник налогового управления Хайзыонга Чан Ван Чунг встал на защиту помещиков и потребовал запретить доносы об укрываемой от налогов земле и передачу ее доносчику, а так­же продлить срок освобождения от налогов заброшенной земли при ее освоении, иначе эта земля вновь забрасывается либо укрывается от уплаты налогов. Он предлагал предоставить воз­можность общине и частным лицам продолжать обрабатывать укрываемую землю, так как доносчики занимаются вымогатель­ством взяток и доносят только в том случае, если их требования не удовлетворяются. Когда же посылаются государственные чи­новники для расследования, то они тоже занимаются вымога­тельством. Император передал доклад на обсуждение ведомству финансов, которое указало, что нельзя отказаться от института доносчиков, при помощи которых были обнаружены сотни и тыся­чи мау укрываемой земли, но предложило в том случае, если об­ладатели общинной и частной земли сами признаются в укрытии ее от налогов, оставить ее им, взимая налоги с того же года, когда было сделано признание. Если же они не сознаются, то любой человек имеет право донести на них в казну. За каждое мау укрываемой земли платить доносчику по 3 куана в качестве вознаграждения, землю же оставить прежним владельцам, взыскав с них налоги за год. Заброшенную землю, как и прежде, сдавать первому, кто подаст на нее заявку. Частную заброшенную землю также сдавать первому, кто сообщит о ней и согласится обраба­тывать, налогами облагать по истечении трех лет. Лишь землю беглых передавать во временное пользование соседям с условием возвращения ее беглецам, снова объявившимся на старом месте. Такое либеральное решение, дающее льготы как помещикам, так и крестьянам, не могло удовлетворить Минь Манга, и он передал этот вопрос на обсуждение высших чиновников двора, которые вынесли следующие решения.

1. В течение трех лет (1835—1837) предоставляется срок об­щинам и частным лицам сознаться в укрытии от налогов земли. В течение этого срока запретить доносы. По истечении этого сро­ка разрешить доносы.

2. При доносах об укрытии необлагаемой земли рассматривать два случая:

а) когда в отрезке записной облагаемой налогом земли имеется кусок необлагаемой земли;

б) когда весь отрезок земли укрывается от налогов.

В первом случае земля возвращается к общине или владельцу с условием доплаты за необлагаемый кусок.

Во втором случае вся необлагаемая земля переходит к тому человеку, который первым согласится платить за нее налоги. В этом положении совершенно очевидны закамуфлированные льго­ты помещикам. Ведь именно они обладали такой земельной пло­щадью, которая давала им возможность за часть земли платить налоги, а с части земли полностью присваивать ренту. Именно такая земля не подлежала конфискации. Что касается крестьян, то они часто не имели средств для уплаты налогов даже за часть земли, и именно это жестоко каралось государством. Таким об­разом, даже антипомещичьи законы Минь Манга не были в пол­ной степени радикальными и били прежде всего по крестьянам.

Что касается заброшенной земли, то высшие чиновники двора заявили, что следует придерживаться правила, установленного в 1831 г., по которому такие земли облагаются через шесть лет после начала обработки.

Не поддержав просьбу провинциальной администрации об ослаблении вмешательства государственных органов в дела дерев­ни, правительство Минь Манга ударило своей аграрной политикой по всем деревенским слоям, но основная тяжесть легла на плечи бедняков, в то время как земли помещиков, лишь частично укры­ваемые от налогообложения, не подлежали конфискации. Кроме того, состоятельные помещики могли доносить о неуплате бедно­той налогов за скрываемую землю и, согласившись на такую упла­ту, присваивать ее себе. Если же на бедняка просто поступал донос и при этом доносчик сам не мог платить налоги за землю, то земля снова забрасывалась и крестьянин уходил из деревни.

В середине 30-х годов заброшенных земель стало так много, что государство вынуждено было передавать их обработку в Цен­тральном Вьетнаме армии. Сказались результаты антипомещичь­ей политики — лишения владельцев земли ренты с укрываемых от налогообложения полей.

На юге вопрос о налогообложении вновь осваиваемых земель встал особенно остро лишь после вмешательства центральной ад­министрации в его аграрную структуру в 1836 г. После обмера земель с переводом их налогообложения в общевьетнамские эта­лоны и составления точных списков обрабатываемых земель вновь назначенная провинциальная администрация, желая выслужиться перед императором, предложила в девятом месяце 1837 г. сокра­тить срок освобождения от налогов вновь освоенных земель с 6 до 3 лет[15]. Император не одобрил этой акции, но в 1838 г. отдал приказ всем чиновникам юга переписать тех, кто укрывает от на­логообложения обрабатываемые земли, а также тех, кто обраба­тывает землю, считающуюся заброшенной. Этот приказ последо­вал в качестве реакции на доклад губернатора Диньтыонга — Биенхоа, который в числе прочего сообщал, что в провинции много считающейся заброшенной земли обрабатывается. Такие сообще­ния о присвоении ренты помещиками с укрываемых от налогооб­ложения земель не были редкостью. Уже после провозглашения начала борьбы с укрывательством начальник судебного управле­ния Виньлонга писал в 1838 г.: «В провинции много земли, кото­рую захватывают люди из деревень»[16].

Освоение целинных земель на юге, к которому прибегло пра­вительство, чтобы вывести его из тяжелого экономического поло­жения после восстания Ле Ван Кхоя, к чему присоединилось со­кращение производства товарного риса после перемера земель, «компенсировалось» забросом земель обрабатываемых. Уже в 1838 г. император с гневом откомментировал поданный с юга до­клад: «Какая же польза в том, что целинная земля будет все больше осваиваться, если обрабатываемые земли все больше за­брасываются и приобретенное не будет покрывать потерянное»[17].

В связи с этим в 1838 г. по всей стране была проведена кам­пания по сокращению количества забрасываемых земель.

На юге были установлены правила награждения всех чиновни­ков от уровня провинции до уезда (хюен) и общинного само­управления от волости (тонг) до деревни (тхон) за освоение це­линных земель. Были предусмотрены наказания для тех же лиц за заброс обрабатываемых земель.

В центре и на севере всем «незаконным» рентополучателям, владельцам земли, считающейся заброшенной, но в действитель­ности обрабатываемой, было приказано сознаться о ее укрытии в шестимесячный срок. То же должны были сделать и ли зити. Вместо шести лет такие земли освобождались от налогов лишь на три года, но владельцы их не наказывались. По истечении шести месяцев все укрыватели подвергались наказанию. Чиновники и общинные старосты должны были стимулировать обработку за­брошенных земель и в конце года подавать списки земель, остав­шихся невозделанными. По величине этих земель им определялось поощрение или наказание, как на юге. В 1839 г. государство установило правила заклада земель. В документе должен был быть записан срок, на который закладывалась земля. По истече­нии этого срока бывший владелец мог ее выкупить. Если он не выкупал ее в срок, то владельцем становился тот, кому она была заложена. Если срок указан не был, выкупать ее можно бы­ло только через 30 лет. Если в документе срок указан не был, но сказано, что земля подлежит выкупу, и еще не прошло 30 лет, то ее можно выкупить. Если же срок не указан, но в документе ска­зано, что земля подлежит выкупу и прошло более 30 лет, то вы­купать нельзя[18].

В отношении заброшенной земли государство никогда уже не осуществляло такую жестокую фискализацию, как это было в 30-х годах. В 40-е годы на нее уже не обращали внимания. С при­ходом к власти Ты Дыка и усилением при дворе «реалистов», возглавляемых Нгуен Данг Зяем и Нгуи Кхак Туаном, отношение государственной власти изменилось и по этому вопросу.

В 1853 г. Ты Дык еще раз освободил от налогов заброшенные земли[19]. В начале правления Ты Дыка взяла верх линия «реа­листов» на ослабление административного контроля над дерев­ней. В принятом как закон докладе Нгуен Данг Зяя, Тон Тхай Бата и Нгуен Ван Тяна в 1848 г. в отношении укрываемых от налогов земель была с некоторыми коррективами сформулирована та программа, которую предложило в 1833 г. по докладу Чан Ван Чунга ведомство финансов, но которая была отвергнута высшими чиновниками Минь Манга. Если весь отрезок обрабатываемой земли укрывался от налогов, но в действительности обрабатывался, то с укрывателя взыскивалось по 3 куана за 1 мау в качестве вознаграждения доносчику, но земля оставалась в общине или у землевладельца. Только в том случае, если укрываемая от нало­гообложения земля не обрабатывалась, она могла быть передана первому человеку, который согласился бы платить за нее налоги. В том же докладе было указано, что если заброшенную землю можно обрабатывать, то надо постепенно обрабатывать и нельзя укрывать от налогообложения[20]. Постепенность, очевидно, рас­сматривалась как длительный срок освобождения от налогов пос­ле начала обработки, значительно превышающий и три года, и даже шесть лет. Указывалось, что если на заброшенной земле можно сажать какие-либо растения (а не рис), то надо извлекать из нее пользу. Программа обработки заброшенных земель была гибкой и многовариантной. Предлагалось оставить обработку зе­мель дон дьенами, но не взимать, как ранее, половину урожая в казну, а весь урожай оставлять солдатам. Наконец, были отмене­ны наказания и награждения чиновников всех рангов за забро­шенные и освоенные земли в районах их службы. Так была реви­зована антипомещичья аграрная политика Минь Манга в отно­шении заброшенных, укрываемых от налогообложения и осваива­емых земель.

Меры в отношении укрывателей не обложенной налогом земли были даже более мягкими, чем по указу 1802 г., который преду­сматривал передачу земли соседям нарушителя. Доклад чиновни­ков во главе с Нгуен Данг Зяем в точности повторял указ Зя Лонга от 1810 г. Все мероприятия, изложенные в докладе, повто­ряли если не букву, то дух эпохи Зя Лонга: в них чувствовалась реакция на реальность и социальные потребности различных слоев.

В 1851 г. Ты Дьщ вычеркнул из списков налогообложения 104016 мау земли, причем более 80% из Виньлонга (47120 мау) и Анзянга (34784 мау). На две другие провинции не приходится и 5% освобожденных от налогов заброшенных земель — 3200 мау в Диньтыонге и 1278 мау в Хатиене. В Зядине и Биенхоа вообще никаких освобождений не было. Это свидетельствует о провале всех мероприятий, связанных с перемером земли в 1836 г. На се­вере от налогов было освобождено сравнительно мало земли: 6668 мау в Ханое, 3548 мау в Тханьхоа, 1635 мау в Нгеане, 962 мау в Хайзыонге и 837 мау в Намдине, 210 мау в Каобанге. В центре от налогов были освобождены лишь земли в столичном районе—1984 мау и в Куангнаме—1826 мау[21]. Изменено было и отношение к возвращающимся беглецам. Если раньше Минь Манг приказал со всех крестьян, в том числе и возвращающихся, взимать налог как с «крепких», то теперь возвращающимся предо­ставляли налоговые льготы и взимали подушный налог как с бег­лых (дао).

Так поступило государство с общинными и частными землями, реквизированными правительством Тэйшонов у крестьян и поме­щиков. Таково было отношение государства к укрытию земель от налогообложения, к забрасыванию земель крестьянами и к об­работке пустующих земель в первой половине XIX в. Выясним далее политику государства в отношении других категорий зе­мель.

2. Что сделало государство Нгуенов с землями Ле, Чиней и своими собственными, которые в период с 1777 по 1801 г. были захвачены Тэйшонами? Были обложены налогами земли дон дьен, куан чай и конг дьен биет тхык в Куангнаме, доходы с которых почти полностью шли в пользу тэйшонского государства и тэйшонских чиновников. Обложение этих земель, как мы уже говорили, было очень высоким. Налогом облагались со стороны Нгуенов те же зависимые крестьяне, что сидели на этих землях ранее. Не вы­держивая высоких налогов, такие крестьяне бежали. Особенно массовым было бегство в конце войны с Тэйшонами, когда Тэйшоны были уже практически разбиты и не имели сил для того, «чтобы удержать зависимых на их землях, а власть Нгуенов еще не успела распространиться на все сферы экономической деятель­ности. В 1801 г. было указано всем чиновникам в фу и хюенах Тхуанхоа, что если на полях, раздаваемых ранее (при Тэйшонах) в жалование (нгу лок), на землях куан дьен и куан чай имелись люди, которые их обрабатывали, то оставить по-прежнему, если же нет, то вернуть крестьянам общин: «нельзя, чтобы они пусто­вали»[22]. Видно, что сразу же, с первых дней после захвата власти, новое феодальное государство не особенно стремилось сохранить непосредственно управляемые земли, частично возвращая их об­щинам. В широком смысле это было связано с развитием товар­но-денежных отношений, превращением земли в товар, все расши­ряющимися функциями денег и возможностью удовлетворить слу­жилых феодалов денежным жалованьем в позднефеодальном вьет­намском обществе. В узком смысле перевод чиновничества на де­нежное и рисовое жалованье был «отрепетирован» за 20 лет прав­ления Нгуен Фук Аня в Зядине, где чиновники не получали зе­мельного жалования. И происходило это также за счет высокой степени развитости производства товарного риса и распростране­ния денег. Несмотря на спокойное отношение к переходу забро­шенных непосредственно управляемых земель в общинные и неже­лание возвращать на них зависимых крестьян, если они разбежа­лись, государство еще до разгрома Тэйшонов на севере в 1802 г. временно, «впредь до последующего решения», подтвердило ста­рый порядок использования общинных земель (конг дьен), отдан­ных в жалование (нгу лок) в Центральном Вьетнаме. Очевидно, имелись в виду старые земли, розданные Нгуенами знати и за­служенным чиновникам еще до тэйшонского восстания, так как новых земель в нгу лок Зя Лонг в центре не предоставлял. Кроме того, подразумевались еще и культовые земли — пожалуй, единственные земли, которые Нгуены жаловали потомкам знати на протяжении всей первой половины XIX в. Многие получатели нгу лока с общинных земель были убиты, и в этом случае общины, очевидно, приобретали свободу и должны были платить обычный налог в государственную казну. В Нгеане и Тханьхоа Нгуены уже в 1802 г. вернули крестьянам земли, частично переданные в жа­лование тэйшонским чиновникам, частично непосредственно управляемые тэйшонским государством. На севере в 1802 г. кре­стьянам были возвращены земли, конфискованные у них для вы­дачи жалования военным, гражданским и ушедшим на пенсию тэйшонским чиновникам. В непосредственно управляемую госу­дарственную собственность были превращены лишь частные зем­ли тэйшонских чиновников и непосредственно управляемые госу­дарством земли Ле и Чиней (куан дьен, куан чай и куан тхо).

Получив сравнительно большой фонд непосредственно управ­ляемых государственных земель, Нгуены не были щедры при ее раздаче. Были розданы культовые земли Ле и Чиням. Эти земли были предоставлены не за службу, а навечно, но лишь с правом взимания налога. Пожалования были довольно крупные: 10 тыс. мау — Ле и 500 мау — Чиням. Кроме того, Ле были даны куль­товые крестьяне с правом взимания с них налога и 100 зависимых крепостных крестьян (тао ле). В 1802 г. в пересчете на лок дьены стали жаловать деньги, что явилось переходной формой к де­нежному жалованью. В 3-м месяце 1803 г. Нгуен Ван Тхань предложил выдавать землю в жалование, но в 12-м месяце 1803г. Зя Лонг предоставил военным и гражданским чиновникам и ар­мии лишь небольшое денежно-рисовое жалованье (большего и нельзя было позволить в разоренной войной стране), а в 4-м ме­сяце 1804 г.— земельные паи в общине[23]. Никакого земельного жалования чиновники не получали.

Лишь пожалования культовых земель семьям титулованной знати и заслуженным чиновникам посмертно носили более или менее постоянный характер; они могли достигать довольно круп­ных размеров — до 75—100 мау. Основная же масса таких по­жалований была значительно меньших размеров[24].

Из феодалов, условных землевладельцев, чиновники были пре­вращены в платных государственных служащих. Все налоги с не­посредственно управляемых государством и общинных земель, кроме культовых, стали поступать только государству. В течение всей первой половины XIX в. основная масса чиновничества не имела земельного жалования с непосредственно управляемых го­сударством и общинных земель, не считая пая в общине. Исклю­чением явилось архаическое мероприятие Минь Манга, одержи­мого идеей создания «идеального» государства по конфуцианским нормам древности. В 1833 г. он пожаловал высших военных чи­новников титулами знатности хау, ба и ты, дающими право на получение земельных владений. Система таких титулов была вве­дена в 1830 г., когда вместе с титулами (выонгов, конгов и хау) были предоставлены земли потомкам титулованной знати, а так­же высших чиновников эпохи прихода Нгуен Хоанга в Тхуанхоа и «героям» антитэйшонской войны. В 1834 г. было подтверждено право детей титулованной знати наследовать земли родителей[25]. Однако это архаическое мероприятие было чисто декоративным. Титулы, дающие право на земельные владения, получали считан­ные единицы. И это не удивительно. На протяжении всего полу­века сохранялся тот импульс на восстановление и сохранение свободной соседской общины (хотя бы и без «общинных» в узком смысле земель, как было на юге), который был дан после прихо­да Нгуенов к власти. В то же время благожелательное отношение к частному землевладению частично сменяется в конце 30-х годов активными мероприятиями, тормозящими его развитие и даже прямо направленными на его ликвидацию, а в конце 40-х — на­чале 50-х годов происходит возврат к политике эпохи Зя Лонга.

3. Какова была налоговая политика в отношении непосредст­венно управляемых государством земель? Мы знаем, что основная часть старых нгуеновских земель, а также земель Ле и Чинь со­ставила теперь фонд непосредственно управляемых государствен­ных земель. На этих землях сидело зависимое от государства кре­стьянство, которое прежде облагалось неравными в разных местах, чаще всего более высокими, чем в среднем, налогами, но не бе­жало, очевидно вследствие большей плодородности и урожайности этих земель. Нгуены не вводили нового обложения на основной массе непосредственно управляемых государственных земель, а сохранили то, что им досталось на севере от Ле и Чиней, а в цент­ре — от своих предков. Те же налоговые ставки, которые были введены заново, мало отличались от налогообложения общинных полей. В долинных районах севера — в Шонтэе, Хайзыонге, Верх­нем и Нижнем Шоннаме, а также в фу Фунгтхиен (Ханое) — часть непосредственно управляемых государством земель была обложена по ставке даже меньшей, чем налогообложение 1-й кате­гории общинных полей, и составляло 100 батов с 1 мау. С нанос­ных земель взимались налоги по категориям, в основном совпа­дающим с категориями обложения общинных земель, — 120, 84 и 50 батов с 1 мау. Несколько большая дробность обложения — на­личие земель, с которых взималось по 60 батов с 1 мау,— свиде­тельствует лишь об их более дифференцированном учете. В Нгеане обложение непосредственно управляемых земель было пони­женным — 52,5 бата, а ставки с наносных совпадали со ставками общинных земель 1-й категории — 120 батов. В Тханьхоа с на­носных земель брали как со 2-й категории общинных — 84 бата[26]. Общая тенденция обложения на севере и в Тханьхоа — Нгеане непосредственно управляемых государством и плодородных наносных земель заключалась в приближении налоговых ставок к став­кам с общинных полей. Нгуены пользовались каждым случаем, чтобы предоставить налоговые льготы зависимым крестьянам с этих земель наряду с общинниками и частными землевладельца­ми. Так, в 5-м месяце 1806 г. по случаю восшествия Зя Лонга на императорский престол земли куан дьен, куан дон дьен, куан дьен чанг, куан чай, а также земли, передаваемые в нгу лок и конфи­скованные частные земли Тэйшонов были освобождены от нало­гов на 50%. В 1820 г. Минь Манг также специальным указом снизил на 50% денежные и рисовые поборы с крестьян, сидящих на непосредственно управляемых государством землях куан диен и куан чай, так как они не получили общих льгот, данных об­щинным и частным землям по случаю его воцарения[27]. В 1821 г. были резко снижены поборы с непосредственно управляемых госу­дарством земель (куан дьен и куан тхо) в Центральном Вьетна­ме: Куангдинь (столичной провинции), Куангчи, Куангнаме, Куангнгае, Биньдине, Фуиене и даже в Нгеане. Земли эти были ранее розданы государством Тэйшонов своим чиновникам, на ко­торых те создавали свои хозяйства из заьисимых (чай жиенг) ли­бо получали право сбора налога (нгу лок). После поражения Тэй­шонов эти земли были конфискованы государством Нгуенов и по­лучили статус непосредственно управляемых государством (куан дьен, куан тхо). Однако налоговые ставки на них остались таки­ми же высокими, как и раньше, и не изменялись в течение всего правления Зя Лонга. Заявив, что «при предшествующем правле­нии тоже хотели это сделать, но не хватало времени»[28], Минь Манг снизил налоги с земель, облагаемых от 52 тхангов 5 хопов и 2 куанов 1 тиена до 100 тхангов и 3 куанов, на 20%, а с земель, облагаемых выше чем 100 тхангов и 3 тиена, — на 30%.

Землями, получившими налоговые льготы, являлись такие ка­тегории непосредственно управляемых земель (куан диен), как дьен чанг, куан чай, дон дьен, земли под домами зависимых, зем­ли, отданные для сбора налога (очевидно, большая часть из них была культовыми), земли под садами, пруды, озера, наносные и аллювиальные, земли, покинутые беглецами и конфискованные го­сударством.

В случае стихийных бедствий было приказано снижать налог зависимым крестьянам на непосредственно управляемых государ­ством землях в той же пропорции, что владельцам частной и дер­жателям общинной земли. Раньше при снижении налогов из ста­вок непосредственно управляемых государством земель вычитали ту меру риса, на которую снижался налог общинным и частным землям. А так как налоговые ставки непосредственно управляе­мых земель были раньше значительно выше ставок с общинных и частных, то зависимые крестьяне получали значительно меньше милостей, чем частные владельцы и общинники. После 1824 г. их положение при получении налоговых льгот от государства при стихийных бедствиях в значительной степени выравнилось.

Кроме процесса уравнения налоговых ставок с непосредствен­но управляемых, общинных и частных земель шло частичное воз­вращение государством конфискованных после 1802 г. частных земель.

Во второй половине 20-х годов продолжается процесс полного уравнения налоговых ставок с некоторых категорий непосредствен­но управляемых государством и общинных земель.

Так, в Биньдине в 1826 г. с земель жуонг чай стали взимать налоги, равные налогам с общинных полей. В 1835 г. часть куль­товых земель, данных семьям двух высших чиновников эпохи Зя Лонга, была переведена в категорию общинных земель. Семьи чиновников были компенсированы деньгами. Наконец, в 1836 г. все непосредственно управляемые государством земли куан дьен и куан тхо в Куангчи были переведены в категорию общинных зе­мель. В 1839 г. при конфискации половины частных земель в Биньдине и переводе их в категорию общинных полей заодно в эту же категорию были переведены все земли, непосредственно управляемые государством, что значительно сократило налоговые поступления в провинции.

Обращает на себя внимание тот факт, что полный перевод не­посредственно управляемых государством земель в общинные и соответственное уравнение налоговых ставок были произведены лишь в двух провинциях с наименее плодородной землей — в Ку­ангчи и Биньдине. По всей вероятности, здесь невозможна была повышенная эксплуатация зависимого крестьянства. Не выдержи­вая тяжелого налогового гнета, крестьяне разбегались, и у госу­дарства не было сил вернуть их на землю.

Более стабильное положение государственных зависимых в других провинциях может быть объяснено тем, что там были уро­жайные земли, из которых непосредственно управляемые госу­дарством занимали самые плодородные места. На большей части территории Вьетнама налоговые ставки на непосредственно управ­ляемых государством землях не были прямо уравнены со став­ками с общинных земель, но постоянно продолжалось снижение налогов с них. Одной из первых акций Тхиеу Чи после занятия престола было снижение налогов с непосредственно управляемых земель на 50% в Тхыатхиен в 1841 г. В 1846 г. один из высших чиновников, Нгуен Кхак Туан, предложил унифицировать налоги со всех непосредственно управляемых государством общинных и частных земель, сведя все налогообложение к ставкам с общин­ных и частных земель. Предложение было очень решительным и вследствие этого было отклонено. Но сам факт свидетельствует о том, что вопрос об унификации налогообложения уже назрел.

Обращает на себя внимание тот факт, что, несмотря на сни­жение налоговых ставок с непосредственно управляемой государ­ственной земли на 20—30% в центре в 1821 г. и повторное сни­жение тех же ставок на 50% в столичном районе, в 1841 г. общий уровень их оставался очень высоким и в 1846 г. достигал на не­которых полях 245 тхангов с 1 мау.

В 1848 г. пришедший к власти Ты Дык вновь снизил налоги на некоторые категории непосредственно управляемых государст­вом земель: чай куан, дьен чанг, чай конг, дон дьен конг, а так­же на земли зависимых, которые не подпали под общее снижение налогов по случаю воцарения нового монарха. Несмотря на пред­ложения реалистически мыслящего чиновничества избавить зави­симых крестьян от наиболее жестких форм налогового гнета, феодальное вьетнамское государство не отказалось от дополни­тельного, хотя и не совсем надежного источника доходов.

Вьетнамское государство вступило во вторую половину XIX в., отягощенное высокооблагаемыми казенными землями и неполно­правными государственными зависимыми.

4. Известно, что на разных этапах своей истории вьетнамское государство предпринимало организацию освоения целинных зе­мель. В первой половине XIX в. такое освоение осуществлялось солдатами, нсприписными крестьянами, осужденными преступни­ками и ссыльнопоселенцами, которым государство выдавало ин­вентарь, скот и ссуду, а также богачами — помещиками, имеющи­ми возможность на свои деньги набрать крестьян.

Большое распространение получили дон дьены еще в период антитзйшонского сопротивления. Их организовывал Нгуен Фук Ань для снабжения продовольствием своих солдат в 1785 г. в Сиаме, куда он бежал после поражения от Тэйшонов. После ор­ганизации нгуеновской администрации в Зядине особое распро­странение получили созданные в 1790 г. специальные дон дьены, в которые набирались крестьяне, обязанные платить высокий на­лог— 6 хоков риса с человека. Во главе таких дон дьенов чаще всего стояли состоятельные люди из местных помещиков, которые могли на свои средства набрать более 10 крестьян. В этом случае они получали чин управляющего (кай чай), имели право выпи­сываться из списков деревни, освобождались от повинностей и теряли всякую связь с общиной. На протяжении 12 лет этот вид специальных дон дьенов, которые фактически являлись поместья­ми, играл наиболее существенную роль в обеспечении армии ри­сом. Наряду с этим существовали дон диены, в которых работали солдаты. Они были организованы в том же, 1790 г., но вскоре поч­ти все войска были брошены на борьбу с Тэйшонами. В 1789 г. были созданы дон дьены из неприписных крестьян, которые снаб­жались государственным инвентарем, скотом и ссудой. Все это они должны были вернуть после сбора урожая. Во главе таких дон дьенов стояли чиновники (дьен туат), в обязанность которых входило снабжение армии продовольствием[29].

В 1802 г. Зя Лонг освободил всех крестьян дон диенов от на­логов на пять лет, начиная с 1803 г.[30]. Затем налоги были снижены на ²/₃ и составили 4 хока. В дальнейшем налоги с дон дье-нов постоянно снижались, колеблясь от 2 до 3 хоков с человека. Все это усилило приток крестьян в дон дьены. В 1814 г. число крестьян в дон диенах вместе с промысловиками и домашними ремесленниками приблизилось к десяти тысячам, и из них стали набирать в солдаты каждого третьего[31]. Поселение дон дьенов не рассматривалось как община, его жители превратились, по су­ществу, в лично-зависимых по отношению к организовавшему их набор помещику. Увеличение числа лично-зависимых крестьян дон дьенов очень обеспокоило Минь Манга, резко настроенного против поместного землевладения. В 1821 г. он обратился к Ле Ван Зюету с запросом по поводу того, почему в Зядине коли­чество людей в дон диенах растет, а число приписных крестьян в списках деревень не увеличивается. Губернатор Зядиня вынуж­ден был оправдывать наличие дон диенов большим количеством неприписных и бродяг, которым в случае отсутствия дон диенов некуда будет деться. В конце концов губернатор вынужден был установить новый порядок организации дон диенов, при котором уход в дон диен был возможен только в том случае, если против выписки крестьян из деревень не возражали деревенские власти[32]. Естественно, это несколько затрудняло организацию новых поме­стий, но в условиях почти полного отсутствия фонда общинных зе­мель на юге и слабой круговой поруки уход крестьян из деревень мало сказывался на экономическом положении оставшихся, пла­тивших налоги со своих частных земель. Поэтому особых возра­жений у властей деревенских общин не должно было возникать. У Минь Манга, мыслившего категориями старой деревни, с преоб­ладанием общинных земель, такой порядок не вызвал возражений.

В Центральном Вьетнаме в 20-х годах продолжалась обработ­ка земли солдатами, которые оставляли себе часть урожая лишь на пропитание, а все остальное сдавали государству[33]. Все прось­бы провинциальной администрации перевести их на фиксирован­ный налог наталкивались на сопротивление Минь Манга, и они продолжали вносить в казну половину урожая.

В 1828 г. с идеей создания на севере зоань диенов из бедняков, обрабатывающих заброшенные земли, выступил Нгуен Конг Чы. Уже в 10-х годах оставленные крестьянские земли там обраба­тывали солдаты, которые должны были их вернуть по первому требованию возвращавшихся беглых крестьян. По плану Нгуен Конг Чы зоань диены конца 20-х годов на севере, состоявшие из безземельного крестьянства, должны были получить государствен­ную субсидию, скот, инвентарь. Кроме этого после превращения из заброшенных в пахотные обработанные земли получали осво­бождение от налога на три года, а затем облагались налогом по ставкам с частной земли, однако не могли отчуждаться. План был одобрен, и в 1828 г. начата реализация широкой программы по созданию 71 поселения на заброшенных землях Намдиня. 2350 бед­няков должны были обработать 18970 мау земли, из которых должен был быть создан уезд Тиенхай. Однако не все земли, счи­тавшиеся заброшенными, в действительности были таковыми. Часть из них скрывали от налогообложения намдиньские помещи­ки, которые в 1829 г. дали Нгуен Конг Чы взятку за то, чтобы он оставил им часть этих «заброшенных» земель. Нгуен Конг Чы подал на помещиков в суд Бактханя. Однако чиновники севера встали на сторону помещиков и обвинили в нечестности самого Чы. Лишь императору удалось «восстановить справедливость»: оправ­дав Нгуен Конг Чы, он приказал наказать помещиков[34]. Но и Нгуен Конг Чы был отозван в столицу, и вскоре освоенные земли в Намдине стали снова забрасываться. В 1832 г. Нгуен Конг Чы, уже как генерал-губернатор Хайзыонга и Куангиена, занялся соз­данием дон диенов в Куангиене. Здесь заброшенную землю долж­ны были обрабатывать на средства государства местные солдаты, которые после сбора урожая должны были вносить в казну ²/₃ со­бранного риса[35]. После превращения заброшенной земли в пахотную она должна была передаваться в обработку крестьянам: с условием уплаты налога по ставкам с общинной земли. Освое­ние заброшенных земель на севере с его малоземельем шло архаи­ческими методами и продвигалось с трудом. Основным направ­лением приложения усилий была не столько борьба с природой, сколько настоящее сражение с помещиками, которые скрывали обрабатываемую землю от налогов и записывали ее как забро­шенную. В связи с этим деятельность Нгуен Конг Чы приобрела: ярко выраженный социальный характер и была направлена про­тив богатых землевладельцев севера.

По-иному развивалось освоение целинных земель на юге, где земли было много. Однако и здесь в 20-х годах свободная коло­низация целины, организованная состоятельными людьми — кай чай (управляющими поселений колонистов), а в действительности — распорядителями больших государственных имений, претерпела из­вестную метаморфозу. В 1822 г., очевидно по указу из Хюэ, все дон дьены, состоящие из 248 поселений колонистов общей чис­ленностью 9630 человек, были переведены на полувоенное поло­жение. 48 главных управляющих получили освобождение от подуш­ных налогов и поземельных податей. Основная масса сельскохо­зяйственных работников в дон дьенах солдатами считалась лишь условно и вносила подушный налог—1 куан 5 тиенов и плату за освобождение от трудовых повинностей — 2 хока риса. Некоторые категории крестьян дон диенов платили за освобождение от тру­довых работ в денежной форме. Однако с начала 30-х годов сол­даты дон диенов начинают все чаще использоваться для участия в пограничных военных конфликтах и на трудовых работах. В свя­зи с этим они периодически освобождались от подушных налогов.

Поземельные же подати постепенно увеличивались и в 1831 г. со­ставили 2 хока 15 тхангов[36]. С 1830 г. осужденных преступников стали посылать на освоение целинных земель, снабжая инвента­рем и освобождая от налогов за землю на три года. Предложение Нгуен Конг Чы послать всех ссыльных на юг не встретило под­держки в Хюэ, и они были разосланы по всей стране, кроме до­линного севера, но часть все же попала на юг: в Виньтхань, Динь-тыонг и Хатиен.

После восстания Ле Ван Кхоя и вмешательства государства в аграрную структуру Зядиня дон диены начали приходить в упа­док. В 1840 г. часть земель под дон диенами южнее Кханьхоа была передана преступникам и ссыльнопоселенцам, обязанным вносить в казну половину урожая, а то, что они не могли обрабо­тать, отдавалось крестьянам с условием уплаты налогов по став­кам с общинной земли. Особенно интенсивно осваивались поля в Биенхоа и Анзянге. В 1840 г. были произведены награждения солдат на юге за освоение земли[37].

Конец дон диенов этого типа на юге наступил очень скоро. С приходом к власти нового монарха, Тхиеу Чи, уже в 1841 г. значительная часть дон диенов как на севере, так и на юге была взята у солдат и передана крестьянам с условием уплаты налогов по ставкам с общинной земли. Когда в 1844 г. император пред­ложил Ле Ван Фу снова восстановить дон диены в Зядине и Биенхоа, тот сказал, что все население дон диенов разбежалось[38].

В 1845 г. были установлены новые правила освоения земель в Намки. Основная ответственность ложилась при этом не на дон дьены, а на государственных чиновников фу и хюенов, а также на общинное самоуправление деревень. Но в 1848 г. получившим силу закона докладом Нгуен Данг Зяя вместе с группой чинов­ников этот указ был отменен[39].

В результате бурной политической борьбы «реалистов» и кон­серваторов по вопросам экономики в 1853 г. была предпринята попытка снова возродить систему освоения земель в Намки при помощи дон диенов. Это мероприятие было связано с именем на­местника юга Нгуен Чи Фыонга, который при организации систе­мы дон диенов в Намки учел опыт эпохи Зя Лонга, что незамед­лительно дало экономический эффект. В 1854 г. было объявлено, что те люди, которые наберут бедных, беглых и неприписных кре­стьян, могут основывать отдельные деревни. Такой набор могли производить только богачи, так как для этого нужны были нема­лые средства. В случае создания отдельных деревень организато­ры их освобождались от подушных налогов, военной службы и общественных работ на пять лет. Наряду с этим к освоению це­лины привлекались преступники. Такая политика встретила сопро­тивление консервативно настроенного чиновничества. Один из его представителей обвинил Нгуен Чи Фыонга в том, что в результа­те проведения такой политики бедные начинают грабить, преступ­ники разбегаются, а приписные крестьяне живут на стороне[40]. В действительности же организация дон диенов типа времени Зя Лонга моментально вызвала приток в них бедных приписных кре­стьян, как в былые времена. Практика Нгуен Чи Фыонга была одобрена Ты Дыком, а обвинение с него снято. Уже в 1856 г. им­ператор разрешил выписать из списков общин 13800 крестьян, которые перешли осваивать целину в дон диенах[41]. Рост дон дие­нов происходил в основном за счет деревенской бедноты в общине, которую еще так недавно пытался воссоздать на юге Минь Манг. В 1857 г. Нгуен Чи Фыонг рассказал на приеме у императора о значительных успехах освоения целины путем организации дон диенов нового типа. Однако французское вторжение сорвало меро­приятия по организации дон диенов, так как все силы вьетнам­ского государства были брошены на борьбу с интервентами.

5. Одним из основных социальных конфликтов первой половины XIX в. был конфликт между старыми служилыми феодалами-чи­новниками и уже претендующими на политическое признание по­местными феодалами. Основой политической власти служилых феодалов являлась экономическая база в виде государственной земельной собственности. Количественно основную часть государ­ственной земельной собственности составляла земля, находившая­ся во владении общины, на которую государство имело верховное право собственности в полном объеме. Политическими противни­ками феодального служилого сословия были помещики-землевла­дельцы, обладавшие частной земельной собственностью и получав­шие земельную ренту. Борьба осложнялась тем, что часто служилые феодалы одновременно являлись и частными землевладель­цами. На верхних уровнях чиновничьей иерархии служилые фео­далы в большей степени зависели от чиновничьего жалованья, на низших — меньше. Поэтому политический импульс начала века — благосклонное отношение к частной земельной собственности — исходил от военных чиновников, в недавнем прошлом зядиньских помещиков, часто шедших в бой со своими дружинами, состоя­щими из набранных приписных или неприписных крестьян (тхуок киен), которые скорее всего были их зависимыми.

Различное отношение феодального государства на протяжении первой половины XIX в. к общинному и частному землевладению определялось тем политическим влиянием, которым пользовались служилые и поместные феодалы. Проследив политику государства по отношению к этим двум видам землевладения, можно оценить и изменение социальной базы государства на протяжении полу­века. Еще до окончательного разгрома Тэйшонов на севере в 1802 г. были отменены все налоги на военные нужды, которые взимались с частных землевладельцев в Зядине. Вскоре на ¹/₃ были снижены подушные налоги всем зядиньцам, а также натураль­ные подати с крестьян дон диенов. Крестьяне пришлых дворов по­лучили налоговые льготы наряду с крестьянами основных дворов. Перед походом на север Зя Лонг специально обратился с воззва­нием к помещикам — общинным старостам (хао мук),— в котором обещал им должностные посты в случае поддержки. За поимку Тэйшонов предоставлялись земля, характер которой был очень близок к частной, и зависимые крестьяне[42]. В инструкции для действия войск на севере тоже упоминалось прежде всего привле­чение на свою сторону общинных старост-помещиков.

Сразу же после прихода к власти община стала интересовать Зя Лонга, во-первых, с точки зрения сбора налогов, а во-вторых, с точки зрения наделения солдат, а не чиновников земельным жа­лованием из фонда общинной земли. Уже в 1802 г. было приказа­но выдать солдатам земельное жалование в размере 1 мау, а также земельный пай в столичной провинции Куангдык. Именно поэтому был издан приказ, запрещающий продажу общинной зем­ли. В 1803 г. было установлено налогообложение общинных и частных земель.

На севере, где общинное землевладение занимало господству­ющие позиции, налоговые ставки с общинных и частных земель были различны. В долинных провинциях и Тханьхоа — Нгеане с общинных земель трех категорий взималось 120, 84 и 50 батов риса, с частных —40, 30 и 20 батов. На окраинных провинциях со 2-й и 3-й категорий общинных земель собирали налоги в 42 и 25 батов риса, с 1, 2, 3-й категорий частных земель взимали 20, 15 и 10 батов[43]. Между общинными и частными землями сущест­вовало четкое различие. С общинных земель государство получало ренту-налог, затем отделенная рента в централизованном порядке через жалованье перераспределялась между всем сословием слу­жилых феодалов. С частных земель севера государство взимало только налог, а рента доставалась владельцу.

Иной была картина в Центральном Вьетнаме. Здесь государ­ственный налог дифференцированно взимался лишь в зависимости от категорий земли — 40, 30 и 20 тхангов. Налогообложение об­щинных и частных земель ничем не различалось. Пониженное налогообложение общинных земель в центре по сравнению с тако­вым на севере было связано с традиционным налогообложением в «старых владениях» Нгуенов, вызванным слабой внутренней структурой общины. При столь малом фонде общинных зе­мель в случае повышения налогообложения из центра было легче бежать на более свободный юг; поэтому государство вынуждено было меньше давить на общинного крестьянина. Основная масса крестьян здесь, как и помещики, имела частные земли. Частных земель здесь в то время было уже так много, что их пониженное по сравнению с общинными налогообложение наносило бы большой финансовый ущерб государству, поскольку дополнительные льготы достались бы в значительной степени крестьянам. Поэто­му в центре крестьяне платили ренту-налог как с общинных, так и с частных земель, а помещики, используя свое административ­ное положение лай зитей, укрывали свои земли от налогов и ре­гулярно присваивали себе ренту не только с частных, но и с об­щинных земель. В то же время общинных земель было в центре так мало, что их пониженное налогообложение особого ущерба государству не приносило. В некоторых провинциях общинной земли было настолько мало, что ее не хватало даже на жалование солдатам. Недаром на всем протяжении первой половины XIX в. вопрос о наделении солдат жалованием из фондов общины был одним из самых острых.

В период существования паевой системы земельного жалова­ния чиновничества из фондов общины до 1839 г. феодальная рен­та в центре взималась, очевидно, не только помещиками — лай зитями, но и служилыми феодалами за счет эксплуатации зави­симых крестьян, которых сажали на общинный пай чиновника. С общинных земель, используемых таким образом, чиновничест­во получало ренту путем усиленной эксплуатации крестьянства, так как чиновничество захватывало лучшую землю, имея право выбирать место своего пая первыми. Именно поэтому с общинных земель Центрального Вьетнама, как и с частных, в первой полови­не XIX в. государство тоже стало получать только налог, а фео­дальная рента присваивалась помещиками — лай зитями и чинов­никами внутри общины, владевшими большим количеством общин­ной земли. После перевода в 1818 г. чиновничества на денежное жалованье с сохранением общинного пая, а затем только на де­нежное жалованье в 1839 г. служилый феодал был отделен от землевладения и превратился в платного государственного служа­щего. Как таковой, он уже получал жалованье не в виде ренты, а в виде части государственного дохода. Земельную ренту он мог получать уже только как помещик с той частной земли, которую приобретал тем или иным способом.

Таким образом, с начала XIX в. происходит трансформация характера общинного землевладения в центре Вьетнама. С общин­ных земель уже взимается только налог, а феодальная рента либо присваивается служилыми феодалами внутри общины (как это было до 1839 г.), либо попадает в руки солдат, общинных старост и общинной верхушки, эксплуатирующих как рядовых общинни­ков-арендаторов, так и наемных работников и зависимых крестьян. Общинное землевладение в Центральном Вьетнаме носило двойственный характер: с одной стороны, общинная земля была неотчуждаема, что лишало ее характера частной собственности и формально делало собственностью всего коллектива, с другой стороны, ренту с нее получали общинная верхушка, солдаты и до 1839 г. чиновники, использующие в качестве зависимых и батра­ков неприписное и общинное крестьянство. Прежний характер об­щинное владение сохраняло в основном при наделении солдат жалованием. Несмотря на то что налогообложение частных зе­мель в центре было выше, чем в целом на севере, но так как зем­ли у чиновника центра было значительно больше, чем на севере, то ренту с общего количества своей земли центральный помещик получал большую, чем северный.

В 1803 г. не был указан размер налогообложения на юге Вьет­нама. Было упомянуто только, что оно остается таким же, как и ранее. Существенно, что применительно к югу не говорилось о делении на общинную и частную землю; вся земля делилась только на долинную и горную. Налоги взимались только по этим категориям. Фактически почти вся земля в Намки была частной (и крестьянская и помещичья), так как была освоена после из­дания указа о превращении всех пустующих земель после их обработки в частные.

Как же складывалась аграрная политика в отношении этих ка­тегорий земель? В 1803 г. группа чиновников во главе с Нгуен Ван Тханем подала доклад с предложением оставить на севере 30% частной земли из имеющейся, а остальную передать в общину[44]. Зя Лонг отверг этот проект, обещав обсудить его в бу­дущем. Его интересовало использование уже имеющейся общин­ной земли, купля-продажа которой была им запрещена. Поэтому Зя Лонг определил в 1804 г. получателей паев общинной земли, в число которых были втиснуты почти все социальные группы Вьетнама.

Прежде всего эту землю получали все чиновники от 1-го до-9-го ранга, причем чиновники высшего ранга получали этой земли более чем в 2 раза больше, чем низшего (18 паев и 8 паев).

Получили общинную землю все категории солдат: гвардия — 9 паев, войска Нгеана и Тханьхоа, войска севера — по 8,5 пая, провинциальные войска — 8 паев, зависимые солдаты и ремеслен­ники — по 7 паев, полноправные крестьяне — по 6,5 пая, молодые, пожилые и больные крестьяне — по 5,5 пая, старики, «наемные» и бедные — по 4,5 пая, малорослые, калеки и физически неполноцен­ные — по 4 пая, сироты и вдовы — по 3 пая[45].

Распределение земли в общине не могло удовлетворить нужд всех тех социальных слоев, которым эта земля полагалась. Да го­сударство на это и не рассчитывало. К примеру, полноправные крестьяне получили лишь на 2 пая больше, чем «наемные», бед­ные и старики, но должны были платить подушные налоги от 1 куана 6 тиенов до 1 куана 2 тиенов, в то время как «наемные», бедные и старики вообще освобождались от подушных налогов. Кроме того, полноправные крестьяне пришлых дворов вообще не имели права на общинную землю, а подушные налоги должны были платить почти как крестьяне основных дворов — от 1 куана 4 тиенов до 1 куана. Следовательно, не величина земельного пая определяла экономическое положение человека, исходя из которого он должен был платить подушный налог государству. Эконо­мическое положение крестьянина определялось его внеобщинными доходами — частной землей, экономическое положение чиновни­ка — его жалованьем. В 1803 г. некоторая часть чиновничества севера была переведена на жалованье. С 1818 г. все чиновничество получало денежное жалованье[46]. В наихудшем положении оказа­лись солдаты. Перевести почти стотысячную армию полностью на денежное жалованье было невозможно. Поэтому кроме снабже­ния одеждой и денежного жалованья в 1 куан, а также общин­ного пая им было установлено еще и земельное жалование из фондов общинных земель. Но именно этого жалования община и не могла дать солдатам: ей не хватало фондов земли этой ка­тегории.

В 1805 г. Зя Лонг, не рассчитав возможностей выдачи земли в общинах, положенной солдатам, но захваченной «множеством мелких служащих, которые ею незаконно пользуются», приказал выдать земельное жалование всем солдатам страны, указав, что «чиновники и мелкие служащие не имеют права им пользовать­ся»[47]. Земля, которая полагалась солдатам за службу, была в значительной мере захвачена должностными лицами деревни, об­щины, волости, мелкими провинциальными чиновниками. Значи­тельная доля была превращена в поместные владения. Естест­венно, для всей армии ее не хватало. Поэтому уже в 1806 г. ос­новная часть регулярной армии была лишена права на земельные наделы из фонда общинных земель, предназначенных в жалова­ние солдатам. Только несколько подразделений гвардии получили по 1 мау на человека из фондов общинного земельного жалования солдатам. Даже некоторым категориям столичных солдат и войск из Нгеана и Тханьхоа земли не досталось, но было официально разрешено иметь одного зависимого из числа неприписных кре­стьян, который освобождался от трудовых работ и вносил налог по категории военнообязанных[48].

В конце 1800-х годов вопрос о наделении солдат земельным жалованием приобретает особую остроту, так как рассматривается в русле требований консерваторов вернуться к старым добрым временам. В 1809 г. начальник отдела юстиции Бактханя подал доклад с предложениями выделить солдатам в жалование по 5 мау земли из общинного фонда: «Если не хватит земли в дерев­не, взять в соседней деревне. Если не хватит земли в хюене, взять в соседнем хюене». Вынужденный идти на частичные уступки кон­сервативным лидерам, а главным образом не имея возможности компенсировать солдат достаточным денежным жалованьем, Зя Лонг установил земельное жалование войску. Конечно, о 5 мау на одного солдата, потребованных Фам Чи Дангом, речи быть не могло. Гвардия, столичные войска и дворцовые отряды получи­ли по 1 мау, войска Нгеана и Тханьхоа — по 9, северяне — по 8 мау[49]. Таким образом был частично решен вопрос о наделении солдат земельным жалованием.

Итак, через старый механизм общины в 1803—1804 гг. не было возможности удовлетворить нужды в земле многих социаль­ных слоев вьетнамского позднефеодального общества. Общинные земли играли все меньшую роль в обеспечении господствующего класса феодалов. Наоборот, крестьянское землевладение даже в Центральном Вьетнаме начало приобретать характерные черты частного землевладения, что выразилось в официальном отделении налога от ренты.

Общинные земли не могли прокормить и солдат. Крестьяне основных дворов лишь одной ногой стояли на общинной земле, крестьяне пришлых дворов вообще не имели к ней никакого отно­шения. Община еще могла земельными наделами кое-как поддер­жать стариков, бедняков, наемных, калек, малорослых, вдов и сирот, но функционировать как полноценный экономический меха­низм она уже не могла. Нужды и требования всех классов и со­циальных групп явно не могли разрешиться в рамках общины как экономической ячейки и получали реализацию вне ее (эксплуа­тация частных земель, купля-продажа земли, цена которой в 1814 г. достигала 200 куанов за 1 мау, производство на рынок и т. д.). В 10-х годах государство и не пыталось восстановить эко­номическую мощь общины, но с приходом к власти Минь Манга и усилением консервативных элементов в правительстве начина­ется новый этап — попытка укрепить общинное землевладение.

Новый император, Минь Манг, начал с того, что установил в 1820 г. выдачу гвардии 9 паев и 1 мау земли на жалование из общинных земельных фондов[50]. Всей армии земли предоставлено не было. Скорее всего это было связано с тем, что в начале 20-х годов Минь Манг мог распоряжаться лишь в центре, так как на юге и на севере находилась оппозиционно настроенная адми­нистрация Ле Ван Зюета и Ле Тята. В 1821 г. императором было отвергнуто предложение об увеличении солдатам жалованья во время прохождения действительной службы, так как Минь Манг твердо решил наделить всех солдат землей. Предоставление земли всем солдатам затянулось до 1831 г., когда резко усилились кон­сервативные тенденции по всей стране. Тогда гвардейцы и сто­личные войска получили 9 паев и 1 мау в жалование, солдаты Тханьхоа и Нгеана — 8 паев и 9 шао, провинциальные солдаты — 7 паев и 8—7 шао на жалование.

С конца 20-х годов, после смерти Ле Тята, начинается пре­следование помещиков и наступление на частное землевладение.

В 1828 г. Нгуен Конг Чы подал доклад, в котором обрушился на помещиков (тхо хао). Он обвинял их в том, что они «постоян­но захватывают в аренду общинные земли и обогащаются, а бед­някам некуда жаловаться». Нгуен Конг Чы четко определял основного эксплуататора крестьян и виновника его бедственного положения: «Ранее при обсуждении дел люди сваливали ошибки на чиновников, но не понимали, что большая часть (бед. — Ред.) происходит из-за помещиков. Вред (беднякам. — Ред.) из-за чи­новника на 10—20%, а из-за помещика на 80—90%»[51]. Обладая всей полнотой власти в общине, помещики «скрывали от налого­обложения общинников и обрабатываемые земли: тысячи мау зем­ли не облагались налогами, лишь обогащая карманы помещиков, сотни налогоплательщиков не вносятся в списки, лишь выполняя повинности в пользу помещиков». Чтобы прекратить захват поме­щиками общинных земель и превращение свободных крестьян в зависимых, Нгуен Конг Чы предлагал предать нескольких человек закону и запретить «обычай аренды общинной земли». Однако со­ветники императора встретили это предложение с неодобрением. Не решаясь отменить закон об аренде общинной земли сроком на три года, установленный еще в начале века, при Зя Лонге, они предложили лишь следить за соблюдением этого срока и препят­ствовать его продлению и захвату общинной земли. Очень ясно было сформулировано бессилие правительства перед самовласти­ем помещиков в деревне: «Если совсем запретить аренду общин­ной земли, то богачи все равно добудут себе средства, это им не составит труда, а беднякам не миновать невзгод»[52]. Даже кон­сервативное чиновничество в конце 30-х годов понимало, что оно не может ничего изменить в сложившихся социальных отношениях в деревне, так как для этого необходимо восстановить архаиче­ское общинное землевладение. Отговариваясь формальными заяв­лениями о необходимости препятствовать захвату общинных зе­мель в деревне, столичная администрация, по существу, способ­ствовала своим невмешательством развитию этого процесса. В кон­це 20-х годов и Минь Манг еще разделял эту точку зрения. Он даже несколько осадил Нгуен Конг Чы, указав ему, что «не надо прибегать к жестокости» при обмере укрываемых помещиками от налогообложения земель[53]. В 1829 г. была полностью отвергнута программа Нгуен Конг Чы по восстановлению общины, включа­ющая создание общинных зерновых складов, общинных конфу­цианских школ и т. д.

В 1829 г. произошел знаменитый инцидент с попыткой поме­щиков подкупить Нгуен Конг Чы и обвинение его бактханьской администрацией в нечестности. Лишь император оправдал дея тельного консерватора. В 1829 г. начались массовые репрессии в отношении бактханьской администрации, в основном созданной Ле Тятом. Генерал-губернатор Чыонг Ван Минь был отдан в сол­даты, расправляясь с массой старых соратников Ле Тята, импера­тор не пощадил и своего ставленника. В начале 30-х годов про­должал усиливаться захват помещиками заброшенных общинных и частных земель, и государство поощряло их в этом, ставя лишь условием обязательную уплату земельных налогов.

Если не считать отдельной инициативы Нгуен Конг Чы в 1828 г., то можно полагать, что вмешательство государства в дела общины с целью ее «восстановления» началось в 1831 г., ког­да чиновникам Ниньбиня было приказано исправить неправильно записанные категории земель в списках налогообложения[54]. Наступление на поместное землевладение велось довольно мед­ленно. На юге еще губернаторствовал Ле Ван Зюет, и Минь Манг не мог чувствовать себя хозяином во всей стране. Даже после смерти Ле Ван Зюета в ходе восстания Ле Ван Кхоя он отвергает консервативное предложение начальника налогового управления Хайзыонга выдавать солдатам по 5 мау в жалование из фондов общинных земель.

В это же время продолжается и другая линия в отношении деревни. В 1834 г. Нгуен Данг Зяй подал доклад с предложением выдвигать на должности начальников тонгов (волостей) состоя­тельных людей и помещиков (хао хыу) и за успехи награждать их[55]. Император приказал придерживаться многоступенчатых выборов: общинный совет—староста общины — помощник на­чальника тонга — начальник тонга. В результате начальниками тонгов все равно становились помещики, но система, предложен­ная Зяем, была значительно проще и предусматривала большую заинтересованность помещиков в успешном ведении дел в де­ревне. Несмотря на то что это мероприятие было предложено Зяем в момент крайней опасности для властей в Хюе, когда и север и юг полыхали в огне восстаний, и было направлено преж­де всего для организации помещичьих дружин для борьбы с вос­ставшими, император отклонил это предложение.

После разгрома восстания Ле Ван Кхоя началась социальная реакция, которая прежде всего сказалась на вмешательстве госу­дарства в аграрную структуру деревни.

Сначала решено было навести порядок в Зядине. В 1836 г. на юг был послан наместником Чыонг Данг Куэ, который должен был прежде всего изменить там аграрную структуру. Затем он приехал в Зядинь и тут же принялся за обмер земли. У обмера земли в Зядине были свои противники, например начальник нало­гового управления Виньлонга Чыонг Ван Уиен[56]. Однако Чыонг Данг Куэ настоял на своем, и аграрная структура Зядиня пре­терпела существенные изменения.

Ранее на юге не было общевьетнамских мер измерения площа­ди земель: мау и шао. Существовали тхыа, шо, зай и тхоань. Есть основания считать, что тхыа, шо и зай не являлись мерами площадей, а представляли собой определенные виды земельных владений. Об этом свидетельствует сам Чыонг Данг Куэ: «Есть места, ранее называвшиеся 1 тхыа, но такие длинные, широкие и извилистые, что лишь за полдня дойдешь до конца». Такие по­местья делились на несколько участков, число которых достига­ло нескольких десятков, и передавались зависимым крестьянам и арендаторам. Зависимые и арендаторы платили высокую про­дуктовую ренту. Описывая процесс захвата помещиками земли, Чыонг Данг Куэ докладывал: «Помещики, опираясь на силу, за­хватывают (земли.— Авт.), у бедняков нет земли, даже чтобы во­ткнуть шило». Безземельные бедняки вынуждены были идти в зависимые к помещикам: «Есть люди в деревне, которые захва­тили землю у других общин, местные бедняки вынуждены зани­мать у них землю, обрабатывать ее и жить на ней». В зависи­мость к помещикам попадали целые деревни, у которых не было не только своей пахотной земли, но даже деревенской террито­рии для застройки, и они вынуждены были покупать землю под деревенскую территорию у соседних деревень. Но и после такой покупки эта приобретенная земля не считалась официально де­ревней и они продолжали «жить на чужбине», так как находи­лись в зависимости от помещиков. Бывало, что у помещика было в зависимости несколько деревень, которые не имели даже и куп­ленной земли, а находились на земле хозяина. Зависимые могли жить и разрозненно, в разных деревнях[57]. Степени личной и эко­номической зависимости этих крестьян были различными.

В результате перемера полей по общевьетнамским эталонам; 20197 шо и 13 зай были превращены в 629611 мау. С горных полей стали взимать 23 тханга с 1 мау, с долинных — 26 тхангов. Было введено разделение на частные и общинные земли. В общинные земли включались все земли, ранее непосредственно-управляемые государством (за некоторыми исключениями), а также земли, передаваемые для совместной обработки всей об­щине; частными землями объявлялись индивидуально обрабаты­ваемые земли крестьян и помещиков. Налоговые ставки с обеих, категорий земли не различались. Отсутствие категорий плодород­ности при учете налогообложения было выгодно прежде всего бо­гатым землевладельцам, которые захватывали лучшие земли. Вместе с тем помещикам был нанесен чувствительный ущерб: зем­ля, на которой жили их зависимые, невзирая на то, была ли она ими куплена или являлась собственностью помещика, станови­лась деревенской территорией, принадлежащей самой деревне (в том случае, если она принадлежала помещику, он терпел мате­риальный ущерб). Помимо этого помещики официально лишались своих зависимых, объявляемых полноправными, а их поселки — деревнями свободных со своим управлением. Если зависимые жи­ли в разных деревнях, то им предоставлялись целинные земли, которые они должны были обработать и создать общину со своим; списком крестьян. При перемере земли государственные органы делали все возможное, чтобы укрепить фонд общинных земель, хотя на налогообложении это не отражалось. В общинные земли превращались: а) заброшенные поля в случае их последующей об­работки вне зависимости от того, весь ли участок земли был за­брошен или только часть его; б) совместно всей деревней обрабатываемые земли; в) выморочные земли; г) часть земли бывшего Фиенана; д) отдельные участки в Диньтыонге и Зядине. В непо­средственно управляемую государством землю было превращено лишь 75 мау.

Такое решительное наступление на помещика в Зядине могло быть предпринято лишь в результате вооруженной победы импе­ратора над югом после разгрома восстания Ле Ван Кхоя, когда помещик-южанин рассматривался как побежденный, который дол­жен был заплатить за поражение контрибуцию отказом от доли своей частной собственности и зависимого крестьянства.

Резкое вмешательство в аграрную структуру юга вызвало мас­совое бегство крестьян; поэтому была разрешена аренда земли беглецов с немедленной передачей ее им после возвращения.

Перемер земли в Зядине привел к следующим результатам: значительному увеличению общинного владения; лишению поме­щиков части зависимого крестьянства; лишению помещиков части их земельной собственности (если на их земле компактно жили зависимые крестьяне, которые превращались в свободную общи­ну); массовому бегству крестьянства, поскольку, формально осво­бодив зависимых крестьян от помещичьей власти, государство ни­как не обеспечило их экономическую независимость от него. Кре­стьяне не получили пахотной земли, да и не хотели ее получать. Основной массой земли продолжали владеть помещики, и зави­симые крестьяне снова возвращались в их имения. Но сам реали-затор перемера Чыонг Данг Куэ считал, что «теперь, когда пере­мерили землю, все люди обрабатывают свою часть и вносят на­логи, а не эксплуатируются помещиками»[58]. Это вряд ли соответ­ствовало действительности, так как уже в 1837 г. Хоанг Кюинь сообщил из Зядиня, что население бежит с такой силой, что чи­новники, чтобы количество народа в списках общин не уменьша­лось, вносят в них стариков 60—70 лет. В 1838 г. начальник су­дебного управления в Виньлонге признал провал борьбы с поме­щиками, сообщая, что богачи, используя труд бедняков, не спра­шивают у них официальных документов, укрывают у себя всех, а начальники тонгов (волостей.— Авт.) никого не разоблачают, дело не удалось, не смогли изменить все до конца. В ответ им­ператор приказал «запретить всем помещикам, чиновникам и об­щинным старостам под страхом наказания укрывать у себя бро­дяг, не вписанных в списки общины. Если же таковых найдут, то следует тут же вносить в списки, выделять для обработки за­брошенную землю и предоставлять место для жилья. Если же землевладельцы и богачи будут держать у себя укрывающихся от внесения в списки, то будут сурово наказаны. Власти тонга, хюена и фу в случае попустительства также будут делить с ними от­ветственность»[59].

Но эффекта эти меры не дали; в 1840 г. начальник налогового управления в Виньлонге снова сообщил, что в его провинции в одной деревне людей, имеющих земельные владения, лишь 20— 30%. Когда происходит набор в солдаты, то большинство людей ссылаются на то, что у них нет земли, чтобы не идти в армию. Кроме того, в провинции имелись люди, которые сами просили кон­фисковать у них землю для раздела между крестьянами общи­ны, а крестьяне не хотели ее принимать. Это яркое свидетельство превосходства помещичьего землевладения над общинным ошело­мило императора. Он явно ничего не понял и, высказав недоуме­ние по поводу того, что крестьяне не хотят иметь землю для об­работки («…доклад не разумный… если конфискуем частную соб­ственность в общинную для раздачи, то крестьянам одна польза и никакого вреда»), снова обвинил во всем помещиков: «Разве не ли зити и помещики осмеливаются препятствовать и не дают крестьянам принимать землю для обработки?» Твердо веря в пре­восходство общинной формы землевладения над частной, импера­тор требовал поощрять добровольную передачу частной земли в. общинную: «Крестьянин существует землей, боится только, что за­хватившие землю не поделятся своей выгодой со всеми людь­ми»[60].

Новая администрация юга сперва начала проводить в жизнь идею конфискации частной земли. Уже в 1840 г. начальник нало­гового управления в Зядине, сообщая, что солдаты и общинники, бежали из-за того, что у них не было общинной земли (богачи захватывают сотни и тысячи мау, а у бедняков нет ни клочка зем­ли), предложил конфисковать половину частной земли для пре­вращения в общинные земли. Но император в секретном распоря­жении, ссылаясь на то, что в Зядине много заброшенной земли, которую крестьяне не могут обработать, не одобрил общей кон­фискации частной земли. Он предложил довольно гибкую полити­ку, направленную в конечном итоге не столько на ограничение по­местного землевладения, сколько на увеличение общинного зе­мельного фонда без конфискации там, где это было возможно. Очевидно, к этому времени он уже успел прочувствовать опыт эксперимента по конфискации частной земли в Биньдине в 1839 г. и понять его отрицательные последствия. Поэтому зядиньской ад­министрации было указано в тех местах, где много заброшенной земли, заставлять крестьян ее обрабатывать, превращать в общин­ную землю и раздавать солдатам и крестьянам. Санкционируя конфискацию частной земли в принципе, он ограничивал это ме­роприятие лишь теми общинами, где ее настолько много, что тя­жело обрабатывать. Разрешалось конфисковать от 30 до 50% земли, чиновники предостерегались от слишком крупных конфискаций, предполагалось также, что землевладельцы добровольно передадут землю. Действительно, через несколько месяцев 600— 700 человек передали 6—7 тыс. мау земли[61]. Средний размер пе­редаваемой земли—10 мау с человека — заставляет предполо­жить, что она была взята у помещиков, а они вряд ли доброволь­но отказывались от своей собственности. Несомненно также, что часть этой земли принадлежала крестьянам, которые сами отда­вали свою землю и уходили работать на помещиков. Это были первые и последние конфискации частной земли в Намки для пе­редачи общинам. С приходом к власти нового императора наступ­ление на частных землевладельцев было остановлено. В 1844 г. были утверждены такие правила аренды земли, при которых го­сударственные органы устранялись от контроля за этим процес­сом. Преемник Тхиеу Чи — Ты Дык даже подумывал о возвра­щении конфискованной частной земли.

Наиболее широко наступление на частное землевладение шло ие на юге, а в южной части Центрального Вьетнама. Сокращение общинных земель в Центральном Вьетнаме привело к тому, что в 1836 г. правительство вынуждено было сократить количество паев и объем земельного жалования, выдаваемого из фондов об­щины гвардии, столичным солдатам и солдатам из центра, с 9 паев и 1 мау до 8 паев и 9 шао. Солдатам из Нгеана, Тханьхоа и севера было оставлено столько же. Стремительное сокращение общинных земельных фондов в Центральном Вьетнаме заставило правительство, проводившее консервативную экономическую поли­тику, имевшую целью восстановить жизнеспособность общины, пойти на решительные действия. Правительство в Хюэ понимало, что только воссоздание сильной общины может восстановить те архаические социальные отношения, которые были идеалом конфуцианских идеологов 30-х годов XIX в. и которые давно уже ка­нули в Лету. Вместе с тем феодальное государство долго не реша­лось на беспрецедентный в истории Вьетнама акт — на конфиска­цию частной земельной собственности. Высшие служилые феодалы и сам монарх понимали, что помещику принадлежит власть в деревне, что враг силен и борьба будет трудной. Поэтому, когда в 1838 г. губернатор Биньдиня — Фуиена Ву Суан Кан подал доклад с предложением ограничить частное владение в Биньдине 5 мау на человека, а остальное конфисковать и превратить в об­щинную землю, эта инициатива была встречена с недоверием и отклонена[62]. На доклад, в котором Ву Суан Кан сообщал, что в Биньдине на 5 тыс. мау общинной земли приходилось 17 тыс. мау частной земли (хотя, по переписи 1819 г., в провинции было 85900 мау земли), император ответил: «В древние времена распределяли землю крестьянам, чтобы они жили с постоянным иму­ществом и постоянным сердцем, поистине хорошее намерение, но по сравнению с сегодняшним днем в древности дела были другие, со времени отмены правила урезания полей в эпоху Цинь на про­тяжении династий Хань, Тан, Юань и далее не повторяли этого, так как, говоря кратко, времена другие и эпохи другие, а если де­лали, то все равно ничего не выходило. К тому же частная земля является собственностью, передающейся из поколения в поколение в течение долгих годов; если сейчас без всякой причины урежем личное имущество, то людям будет трудно добыть себе средства к существованию. Тогда, по всей вероятности, души людей не бу­дут спокойны, а если все изменим разом, боюсь, не увидим поль­зы, а беспокойство причиним безмерное. Поистине этого нельзя делать»[63].

Однако в следующем, 1839 г. в Хюэ намечается сдвиг по этому вопросу, и Ву Суан Кан вызывается в столицу. Он докладывает императору аграрную ситуацию в Биньдине: земли по плодород­ности не уступают зядиньским (с которых можно ежегодно соби­рать два урожая), являются частными, помещики захватывают по 100—200 мау, а беднякам не остается ни клочка, и они всю жизнь работают на богачей. Затем идут его предложения: оставить бога­чам 10—20% земли в собственность, а 80—90% распределить между солдатами, крестьянами и бедняками. Однако и на этот раз император не принял никаких конкретных мер, заявив, что слова Ву Суан Кана очень хороши, но если сейчас без причины взять землю у богачей, то все они будут недовольны и станут се­товать, тогда их никакими словами не успокоишь. Император пре­красно понимал, что изъятие частной земельной собственности чревато новым восстанием типа зядиньского восстания Ле Ван Кхоя. Минь Манг охотно пошел бы на выкуп земли у помещиков, чтобы дать земельное жалование армии, но в казне денег на вы­куп земли не хватало: «Если платить деньгами по цене, то разве так много земли в провинции выкупишь?» Сравнив это мероприя­тие с изменением правил ношения одежды, только что реализован­ным на севере, Минь Манг назначил Ву Суан Кана на должность главы ведомства юстиции и одновременно главы цензората[64].

Проект Ву Суан Кана был передан на рассмотрение ведомства финансов, а затем на совместное обсуждение всех шести ведомств, которые выработали план конфискации частных земель в Бинь­дине. Этот план был значительно мягче тех мер, которые предло­жил Ву Суан Кан. Во-первых, в тех общинах и деревнях, где частной земли было меньше, чем общинной, либо там, где част­ная земля была равной общинной, она не подлежала конфискации. Во-вторых, лишь там, где частной земли было больше, чем об­щинной, только половина ее, а не 80—90%, как предлагал Ву Суан Кан, подлежала конфискации.

Снова, как и на юге, предусматривались специальные меры в отношении зависимых крестьян, не имеющих своих земель ни под домами, ни под пашнями. Если они не имели ни того, ни другого либо имели землю под домами, но не имели под пашнями либо людей было много, а земли под пашнями мало, то из ближай­ших мест им должна была быть выделена общинная земля[65]. Помещики должны были лишиться своего зависимого крестьян­ства.

В 1839 г. Ву Суан Кан вместе с чиновником ведомства финан­сов Зоан Уаном приехал в Биньдюнь, где они начали конфискацию частной земли по установленной программе. После начала кон­фискации Ву Суан Кан послал императору доклад, в котором со­общал, что после уяснения смысла конфискации начальники воло­стей (тонгов) и богачи радостны и довольны. Император выска­зал сомнение в этом, заявив, «что солдаты и крестьяне, не имев­шие земли и вдруг получившие землю, естественно, радуются. А то, что люди, у которых конфискуют их собственную землю и передают другим людям, тоже радостны и довольны, по всей видимости, исходит не от чистого сердца». Минь Манг снова сравнил конфискацию частной земли в Биньдине с такими важ­нейшими государственными мероприятиями его времени, как из­менение правил ношения одежды на севере и перемер земли на юге. В Биньдинь были посланы дополнительные чиновники. Ву Суан Кан и Зоан Уан получили награды. Через некоторое время; Ву Суан Кан снова подал доклад, в котором перечислял трудно­сти, с которыми столкнулся. Основной мыслью являлось то, что «всю землю в провинции нельзя разделить между всеми сразу»[66]. Очевидно, он натолкнулся на сильное сопротивление помещиков, не желавших расставаться со своей землей, так как предлагал; довольствоваться тем количеством земли, которое удалось кон­фисковать в различных деревнях: в тех деревнях, где удалось конфисковать мало земли, прежде всего выдавать земельное жа­лование солдатам, а что останется — раздавать по паям; в тех деревнях, где удалось конфисковать очень мало земли, выдавать лишь земельное жалование солдатам. Вырисовывалась и основная, цель конфискации частных земель в Биньдине — наделение солдат земельным жалованием из фондов общины.

Деревни, которые не могли добыть себе общинной земли, мог­ли воспользоваться фондами ближайших многоземельных дере­вень, заимствуя у них несколько мау. Старая общинная земля, вновь приобретенная общинная земля, общинная заброшенная и вновь обработанная земля выдавались как общинные земли. Половина частной земли, земли заслуженных чиновников, земли, титулованной знати конфисковались.

Конфискация проводилась очень строго. Из наследственной культовой земли, которая всегда считалась неотчуждаемой, лишь за землю Дао Зуи Ты заплатили по 50 куанов за 1 мау.

Из 678 деревень в Биньдине земли были конфискованы в 645.

Лишь в 30 деревнях (4,4%) площадь общинных земель была равна площади частных. Еще одна деревня разбежалась, в двух — не набиралось солдат, поэтому там не производилось конфискации частных земель. Общинные земли нужны были в основном для выдачи жалованья солдатам[67].

В 1839 г. в связи со все той же необходимостью выдавать земельное жалование солдатам чиновники, переведенные на де­нежное жалованье еще в 1818 г., были лишены земельного пая из фондов общины[68].

В 1839 г. Ву Суан Кан закончил конфискацию частных земель в Биньдине. По полученным им реальным данным, в Биньдине было не 17 тыс. мау, как он предполагал в 1838 г., а 90 тыс. мау частной земли. Это означает, что ранее 73 тыс. мау (81,1%) част­ной земли в Биньдине скрывалось от налогообложения. При этом количество реальных общинных земель не намного отличалось от предполагаемого — 6—7 тыс. мау по сравнению с 5 тыс. мау. После конфискации половины частных земель в общинные сумма поземельных налогов уменьшилась, так как вместе с частными в категорию общинных были переведены и непосредственно управляемые государством земли, которые облагались значитель­но более высокими налогами, чем общинные и частные. В то же время сумма подушных налогов увеличилась, так как крестьяне, имеющие общинную землю, платили больше, чем те, кто ее не имел. Рост подушного налога не смог покрыть уменьшения налога поземельного, хотя фонд для раздачи солдатам возрос. Император сказал, что дело не в доходах, а «в том, чтобы разделить прибыль между крестьянами, больше или меньше доходов — не важно»[69]. Укрепление общинного землевладения было поставлено выше го­сударственных финансов, находившихся в конце 30-х годов в до­вольно плачевном состоянии.

Сразу же после конфискации частных земель в Биньдине из провинции стали нескончаемым потоком поступать жалобы. Одна­ко Минь Манг приказал их не рассматривать. Очевидно, весь Биньдинь в то время бушевал, так как только к 1840 г. губерна­тор Данг Ван Тхием смог сообщить о том, что в провинции «все успокоилось и не ходит никаких кривотолков»[70]. Вместе с тем он докладывал, что при составлении срочных земельных списков помещики и ли зити в своих интересах пускаются на хитрости, сдают государству плохую землю, а сами захватывают плодород­ную, изменяют списки, вставляют вместо своих имен имена под­ставных лиц, уменьшают действительное количество своих земель, увеличивают земли, вымышленно приписываемые другим людям; если количество действительно обрабатываемых ими земель боль­ше, чем в прошлых списках, то во время конфискации они сдают землю по прошлым спискам, а остаток забирают себе либо они незаконно забирают себе дома с садами, подделывая сдачу их в общинную собственность, а сами сдают их лично от себя другим людям. Кроме этого Данг Ван Тхиен сообщил о постоянных тяж­бах, которые разобрать невозможно, и попросил приказать в течение 15 дней во всем сознаться, чтобы потом прекратить все тяж­бы. Император определил месячный срок, после которого нару­шители должны были строго наказываться[71].

Государство не могло разобраться в тех спорах, которые воз­никали по поводу конфискации частных земель. Чиновники уже давно не могли разрешить тех социальных конфликтов, которые возникали в деревне между крестьянами и помещиками. Поэтому они и не вмешивались в эти отношения. Вмешательство государ­ства в аграрную структуру Биньдиня привело к необходимости разрешать возникающие споры и разногласия между государством и помещиками. Тот метод запугивания помещиков, который был выбран для этого Минь Мангом, свидетельствует о том, что про­водимая государством политика в отношении помещиков встрети­ла их открытое сопротивление.

Смягчение жесткой консервативной аграрной политики Минь Манга, предпринятое его преемником Тхиеу Чи, вызвало попытку нового монарха как-то ликвидировать продолжавшиеся социальные конфликты в Биньдине.

Сразу же после вступления Тхиеу Чи на трон, ни в коем слу­чае не отказываясь от конфискации в принципе, он послал в 1841 г, в Биньдинь двух цензоров, которые должны были разобрать 300 конфликтных дел по вопросу о конфискованных землях (из чего следует, что судебные дела не были прекращены). Игнориро­вав мелкие дела, цензоры кое-как разобрали наиболее крупные жалобы.

В ходе разбирательств губернатор Данг Ван Тхием, встав на защиту мелкого частного крестьянского землевладения (т. е. в принципе тоже выступая против помещиков), предложил не кон­фисковать и вернуть крошечные участки частной земли до 1 шао, которых всего набралось 60 мау, бывшим владельцам. Малая площадь, занимаемая частными крестьянскими хозяйствами, еще раз говорит о том, что частные земли были и у бедных крестьян. Сам император также был склонен вернуть эти земли бывшим владельцам — крестьянам. Однако, когда он передал это предло­жение для обсуждения чиновникам ведомства финансов, старые, выкованные Минь Мангом кадры воспротивились возвращению зе­мель. Они сослались на то, что возвращение мелких отрезков частной земли повлечет за собой неминуемое изменение земель­ных списков и послужит прецедентом для требования новых воз­вращений конфискованных земель: «Если последовать этой прось­бе, то кроме этих 300 жалоб поступят еще и другие, беспокойство будет неизмеримое». Молодой император, покорно слушавший противоречивые мнения своих советников, в конце концов решил придерживаться старых порядков: «Земли точно определены по спискам, правильным будет разделять их и раздавать (по па­ям)»[72].

В период царствования Тхиеу Чи государство не вмешивалось в аграрную структуру страны, за исключением политики освоения пустующих земель. Соотношение общинной и частной земли пря­мо не занимало государственную власть. В 1844 г. государствен­ные органы были устранены от контроля за сдачей в аренду по­мещиком земли крестьянину. Все документы оформляли заинтере­сованные стороны, а чиновники не должны были вмешиваться. Налог за арендованную землю стал платить сам арендатор. В этом году государство признало арендатора как юридическое и фискальное лицо. Но животрепещущим оставался вопрос о жа­лованье солдатам. Даже Нгуен Данг Зяй в 1848 г. предложил увеличить это жалованье.

В 1852 г. у императора Ты Дыка пробуждается интерес к частному и общинному землевладению. Через 11 лет после бинь-диньского эксперимента уже проявился результат конфискации частных земель в Биньдине. Когда в 1852 г. в Хюэ прибыл старый губернатор Биньдиня Данг Ван Тхием, он ответил на вопрос Ты Дыка о положении с частной и общинной землей. Выяснилось, что после конфискации половины частной земли и превращения ее в общинную всю плодородную землю захватили помещики, а то, что осталось, захватила общинная и деревенская верхушка; семьям, находившимся внизу с точки зрения имущественного и социального положения, досталась лишь худосочная земля. В свя­зи с этим, дабы обеспечить беднякам хоть какую-то прибыль, гу­бернатору пришлось отдать приказ установить четкие границы земли[73]. Заинтересованный докладом Данг Ван Тхиема, Ты Дык решил выяснить соотношение общинных и частных земель в стра­не и хоть как-то попытаться разрешить проблему Биньдиня. Для этого он обратился к начальнику ведомства финансов Ха Зуи Фиену с тем же вопросом, что и к Данг Ван Тхиему, но в масшта­бах всей страны. Ха Зуи Фиен ответил, что в Тхыатхиене и Ку-ангчи общинной земли намного больше, чем частной. В Куангбине общинная и частная земли равны друг другу, а в остальных про­винциях частной земли много, а общинной мало, а в Биньдине — меньше всего. Поэтому-то в прошлые годы Ву Суан Кан и просил конфисковать половину частных земель и превратить их в общин­ные, чтобы раздать солдатам и крестьянам, «чтобы они имели место, на которое могли рассчитывать». На вопрос о налогообло­жении император получил ответ, что севернее Хатиня общинные земли облагаются выше, чем частные, а южнее Куангнама общин­ные и частные земли облагаются одинаково.

На все это император ответил, «что польза от этого (конфиска­ции.— Ред.) государству небольшая. И если конфисковали част­ную землю в общинную лишь в Биньдине, а в остальных провинциях этого не сделали, то не обошлось без нанесения односторон­него ущерба. Что будет, если захотим вернуть обратно?» Не ожи­давший такого оборота старый чиновник, вышколенный еще при Минь Манге, ответил: «Уже раздали солдатам и крестьянам, если заберем назад, то солдаты и крестьяне потеряют источник сущест­вования». Тогда Ты Дык спросил, что, если 60% сделать частной землей, а 40%—общинной. Ха Зуи Фиен прибегнул в ответ на это к старой уловке своих коллег по ведомству финансов, к кото­рым с почти аналогичным вопросом обратился Тхиеу Чи. Он ска­зал, что изменения небольшие, но все это породит беспорядок в земельных списках. Тогда император решил отдать приказ ведом­ству финансов и военному ведомству обсудить вопрос о том, как сделать так, чтобы и солдаты и крестьяне с обеих сторон получи­ли выгоду. И только настойчивые просьбы главы финансового ведомства Ха Зуи Фиена и главы военного ведомства и первого человека в государстве при трех императорах консерватора Чыон-га Данг Куэ заставили императора оставить все по-старому[74].

В 50-х годах намечается изменение в отношении к частному землевладению со стороны верховной власти — императора, кото­рый был уже готов вернуть частную землю, конфискованную у помещиков Биньдиня в 1839 г. При этом он предлагал и компро­миссные варианты такого возвращения на советах со своими кон­сервативными чиновниками. Все это свидетельствует о том, что план восстановления позиций помещика, хотя бы до уровня эпохи Зя Лонга, был у Ты Дыка вполне обдуман. В сочетании с линией реалистических политиков (Нгуен Данг Зяй, Нгуи Кхак Туан) такая позиция могла дать хорошие плоды. Помешали этому силь­ное сопротивление высших чиновников-консерваторов школы Минь Манга, отсутствие времени и… французская агрессия 1858г., спутавшая планы всех социальных и политических сил Вьетнама.

В 1853 г. предложение вернуть конфискованную частную зем­лю в Биньдине снова прозвучало, на этот раз голос был подан снизу. Предложение поступило от старого чиновника Чан Ван Туана, который сформировал его в русле общих положений, основ­ной идеей которых было возвращение к нормам эпохи Зя Лонга. Отныне изменение отношения к частному землевладению стало лишь частью общей программы, разделяемой многими высокопо­ставленными чиновниками и имеющей целью возродить порядки времен Зя Лонга. Несмотря на доброжелательное отношение к ней Ты Дыка, после смерти Нгуен Данг Зяя и Нгуи Кхак Туана в 1854 г. во Вьетнаме не было тех политических лидеров, которые могли бы ее реализовать.

Горнорудные промыслы

Горнорудные промыслы[75] издавна являлись одной из важных отраслей вьетнамской экономики. Еще с давних времен вьетнам­цы производили добычу многих ископаемых, и в частности меди, железа, золота, серебра, серы и др. В конце XVIII — начале XIX в. горнорудные промыслы продолжали развиваться.

В первой половине XIX в. на территории Вьетнама в разное время функционировали 139 рудников, из которых 39 — по добыче золота, 32 — железа, 22— соли, 15 — серебра, 10 — цинка, 9 — ме­ди, 4 — свинца, 2 — серы, 1—олова, 1 — киноварный и 4 других.

Основные горные разработки сосредоточивались в северных провинциях страны (Тхайнгуен, Туенкуанг, Хынхоа, Лангшон, Каобанг, Шонтэй, Бакнинь) и частично в Центральном Вьетнаме (провинции Куангнам, Нгеан, Тханьхоа). В XIX в. добыча полез­ных ископаемых была частично поставлена под контроль государ­ства, поскольку государственная казна нуждалась в средствах, а разработка различных руд приносила государству большие дохо­ды. При императоре Минь Манге (1820—1840) государство ста­ралось сосредоточить в своих руках всю добычу полезных иско­паемых. На рудники направлялись государственные чиновники для организации эксплуатации рудников, в том числе и для найма рабочей силы (кули, рудокопов и старателей) и посылки солдат. Правительство Нгуенов поставило под государственный контроль золотоносные прииски, серебряные, цинковые, медные, свинцовые и другие рудники. В числе рудников, взятых под контроль госу­дарства, были золотые прииски Тьендан (пров. Куангнам), Хой-нгуен (пров. Нгеан), Тьенкиеу (пров. Туенкуанг), Фуной, Фубинь, Фукфу (пров. Каобанг), Зянгуен (пров. Хынгхоа). Ведомством финансов была установлена норма выработки на золотых приис­ках. Так, одна бригада (дои) из 10 человек ежедневно должна была намыть от 0,8 до 1 донгкана золота[76]. Бригада, перекрыв­шая указанную норму, вознаграждалась, недовыполнившая — имела долг, который записывался на последующие дни. На золо­том прииске Тьендан (пров. Куангнам) в период 1827—1839 гг. работала одна тысяча человек, из которых лишь несколько сот человек были профессиональными старателями. Подавляющее число старателей являлись крестьянами и солдатами, завербован­ными насильно. Каждому из нанятых старателей ежемесячно вы­плачивалось жалованье в размере 10 куанов[77] и 1 фыонга ри­са[78]. На другом золотом прииске — Тьенкиеу (пров. Туен-куанг) — в 1832 — 1850 гг. число работающих достигало 3122 че­ловек, в том числе 1820 солдат и 1302 наемных старателя.

Но количество добываемого золота на упомянутых рудниках при управлении чиновников постепенно уменьшалось, и правитель­ство в 1839 и в 1850 гг. соответственно возвратило право добычи на них местным золотодобытчикам, которые должны были еже­годно платить государству налог золотом.

Помимо эксплуатации золотых приисков вьетнамское феодаль­ное государство осуществляло также добычу серебра в Тонгтине и Няншоне (пров. Тхайнгуен). На руднике Няншона серебро до­бывалось свободными старателями и 300 рудокопами. Государство в 1839 г. предложило Фан Тхань Зяну, государственному чиновни­ку[79], открыть в Няншоне государственный рудник, назначив его управляющим рудниками в Тонгтине и Няншоне. Для охраны рудников провинциальное ведомство Тхайнгуена выделило чинов­ников и 50 солдат. Однако полученные доходы не оправдали больших надежд властей, поскольку количество добытого серебра не покрывало больших расходов, затраченных на его добычу.

По этой причине государство, как и в случае с золотодобычей, отказалось от дальнейших усилий по расширению рудников, пере­дав их в аренду китайским предпринимателям и установив годо­вой налог. Аналогичное положение наблюдалось и на государ­ственных цинковых рудниках Фонгмиеу (пров. Куангнам), Лунг-шона, Тишона (пров. Тхайнгуен). В Лунгшоне и Баншоне (уезд Донгхи), равно как и в Куангчиеу и Намтьене (уезд Фулыонг), были также основаны цинковые рудники, из которых рудник в Баншоне был также вскоре сдан вьетнамскому предпринимателю Тю Зань Хо, тогда как рудники в Лунгшоне и Тишоне (пров. Тхайнгуен) стали разрабатываться самим государством, для чего в конце 1835 г. туда было направлено свыше 300 солдат во главе с Нгуен Дай Каном, которому была оказана помощь провин­циальных властей. В 1835 — 1836 гг. на руднике Тишон было добы­то 38152 кана руды и выплавлено 1600 кан цинка[80]. В конце 1836 г. было принято решение о расширении добычи цинковой руды в Тишоне, для чего были наняты рудокопы из китайских эмигрантов и местного населения и была соответственно произве­дена мобилизация солдат. По указу 1837 г. на этом руднике было увеличено жалованье наемным рудокопам. За перевыполнение нормы рудокопам и солдатам выдавалась дополнительная плата. Упомянутый указ преследовал цель стимулировать добычу цинка.

В 1838 г. продукция цинковых рудников в Тхайнгуене резко снизилась, и эти государственные рудники постепенно были за­пущены. Было принято решение о передаче последних в ведение провинциальной администрации, что повлекло за собой резкое со­кращение объема работ, продукции, уменьшение числа занятых рабочих. К 1840 г. местные власти полностью прекратили разработку этих рудников. Таким образом, цинковые рудники в Тхай­нгуене действовали на протяжении всего пяти лет (1836—1840), из которых наиболее производительными были 1836 и 1837-й.

В первой половине XIX в. продолжалась добыча меди и осо­бенно железа. В этот период во Вьетнаме имелось 9 медных и 32 железных рудника. Среди наиболее крупных медных рудников были известны рудники провинций Тханьхоа, Туенкуанг, Хынгхоа, а по добыче железной руды — рудники провинций Шонтэй, Бак-нинь, Тхайнгуен, Туенкуанг, Каобанг и Лангшон.

В связи с развитием горнорудных промыслов требовалось мно­го топлива. В начале XIX в. в качестве топлива во Вьетнаме про­должали еще использовать главным образом древесный уголь. В 30-е годы XIX в. в Донгчиеу была начата добыча каменного угля, перевозку которого осуществляло ведомство общественных работ. В 1839 г. губернатор Тон Тхат Бат внес предложение об обложении специальным налогом лиц, занимавшихся добычей ка­менного угля в районе Донгчиеу, на что получил одобрение импе­ратора. В 1841 г. каменный уголь стал использоваться при вы­плавке цинка в Фонгмиеутхыонге. Помимо государства добычей каменного угля занималось местное население Нонгшона (пров. Куангнам). Во второй половине XIX в. добыча каменного угля расширилась.

Важное место занимала также добыча соли. Последняя была тесно связана с рыболовством и особенно с изготовлением рыбно­го соуса (ныок мам). В XIX в. во Вьетнаме добычу соли произ­водили в 22 шахтах. Соль добывалась также из морской воды путем выпаривания на солнце.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что государствен­ные горнорудные предприятия были неэффективными и существо­вали недолго. Наибольшее время непрерывного функционирования одного рудника исчислялось примерно пятью годами, после чего такой рудник либо забрасывался, либо сдавался частным пред­принимателям (преимущественно китайского происхождения), ли­бо передавался в ведение провинциальной администрации.

Государственные рудники в отличие от частных не всегда яв­лялись прибыльными. Убыточность рудников, находившихся под контролем государства, объяснялась многими причинами, и преж­де всего применением подневольного труда, плохой организацией и некомпетентностью государственных чиновников, руководивших добычей руд. Это были преимущественно чиновники финансового ведомства либо провинциальные судьи и начальники налогового управления. Как правило, такие чиновники были понижены в должности и направлялись на рудники для отбывания наказания, где они зачастую брали взятки и занимались лихоимством[81].

Доходы от рудников поступали в государственную казну, что, естественно, тормозило процесс накопления капитала у частных лиц.

В XIX в. во Вьетнаме заметно активизировалась деятельность лиц китайского происхождения. Следует отметить, что на протя­жении XVII—XVIII вв. число китайцев, прибывших в страну, за­метно возросло. Многие осели на постоянное жительство. В исто­рических документах эти лица обычно именуются цинскими, тан-скими людьми или «торговыми гостями». Часть из них ушла в земледелие, однако подавляющее большинство занималось тор­говлей и горнорудными промыслами.

Китайцы, жившие в предгорных и горных районах Лангшона, Тхайнгуена, Туенкуанга, Каобанга, Хынхоа и в других провин­циях Северного Вьетнама, главным образом занимались горно­рудными промыслами. Многие выходцы из южных провинций Ки­тая переселялись во Вьетнам для поиска рудных месторождений и их разработки. Местные вьетнамские власти обычно не препят­ствовали их деятельности, а в ряде случаев даже вербовали их яа рудники в целях увеличения налоговых поступлений[82]. Китай­ские предприниматели либо самостоятельно вели добычу полезных ископаемых, либо платя налог властям, либо с помощью государ­ственных управляющих рудниками вербовали рабочую силу для добычи руды на вверенных им разработках.

В начале XIX в. государство устраивало своего рода торги. Так, в октябре 1803 г. император Зя Лонг устроил торги по про­даже лицензий на предпринимательскую деятельность, в том чис­ле и на горнорудные разработки в Бактхане. Ежегодно в конце зимы ведомство финансов собирало предпринимателей на торги, где они получали разрешение, скрепленное печатью. Такой удоб­ный для предпринимателей порядок в отношении разработки гор­ных недр существовал лишь в начальный период правления Нгуе-нов (1800—1810). Им отчасти объясняется рост в начале XIX в. числа рудников. Большинство рудников в провинциях Лангшон, Тхайнгуен, Туенкуанг, Хынхоа находилось тогда в руках лиц ки­тайского происхождения[83].

Приведем несколько примеров. В 1803 г. китайские предпри­ниматели Дам Кичан и Ви Туенба владели серебряным рудником в Туенкуанге; в том же году Чыонг Сыонгтык эксплуатировал серебряный рудник Тонгтинь (пров. Тхайнгуен); Као Хоан Дык и Хоанг Куе-тхань владели в 1808 г. серебряными рудниками в Лотхыонге, Лоха, Анкхыонге (пров. Тханьхоа); Лам Уктам и Ли Кинь в 1811 г. эксплуатировали железный рудник Лабон в про­винции Биенхоа.

Параллельно существовал порядок, когда частные предприни­матели могли обращаться непосредственно к местным или цент­ральным властям с просьбой выдать им официальное разрешение на создание и эксплуатацию того или иного рудника, в котором указывалось бы время начала разработки, число рабочих, заня­тых в производстве, сумма ежегодного налогообложения и т. д.

Государство через своих представителей осуществляло надзор, и в случае, если налог не уплачивался полностью, предприниматель и лица, осуществлявшие надзор, несли за это ответственность. Государство ежегодно поручало местным властям либо направ­ляло своего представителя для пересмотра суммы налога.

За разработку горных ископаемых китайские предприниматели ежегодно платили вьетнамскому государству налог натурой. Сум­ма налога зависела от доходов и уровня производства на руднике. Государство нередко пересматривало размер налогов, исходя из сложившихся условий; в том случае, когда оно считало невыгод­ным сдать в аренду тот или иной рудник китайцам, оно передава­ло право на его эксплуатацию провинциальным властям.

В налоговых и душевых реестрах династии Нгуенов китайцы, проживавшие во Вьетнаме, обычно делятся на две категории, пер­вая из которых — минь-хыонги, т. е. лица китайского происхожде­ния, поселившиеся во Вьетнаме в давние времена. Минь-хыонги жили компактно в своих поселках либо в городских кварталах, объединяясь по родственным связям, и, подобно вьетнамцам, платили все виды налогов. Другая категория была представлена тханями или китайцами, перебравшимися на вьетнамскую терри­торию сравнительно недавно и имевшими право на временное ме­стожительство. Тхани по указу 1830 г. платили не все налоги. Тхань, владевший имуществом, ежегодно платил 6,5 куана с че­ловека, тхань-бедняк платил лишь половину этой суммы в тече­ние трех лет; тхань-бедняк, только что переселившийся во Вьет­нам, освобождался от налога в течение первых трех лет. Тхани, платя указанный выше налог, тем самым освобождались от по­душного налога, воинской и трудовой повинности[84]. Китаец — владелец рудника не был наделен властью в феодальном вьетнам­ском государстве и не пользовался никакими привилегиями, по­добно вьетнамским феодальным чиновникам-куанам или вождям горных племен.

В разработке горных недр помимо феодального государства и китайских предпринимателей активно участвовали вожди гор­ных племен. Почти все имевшиеся рудники были сосредоточены в горных районах, где проживали национальные меньшинства. Поэтому с давних времен вожди горных племен играли важную роль в разработке природных ископаемых. Используя принуди­тельный труд, они разрабатывали рудники, передавая часть по­лученной продукции государству в качестве дани. В XIX в. при Нгуенах вожди местных племен начали разрабатывать рудники с уплатой ежегодного налога.

Существовавший для вождей местных племен порядок аренды в общих чертах походил на тот, который имел распространение в отношении китайских предпринимателей. В тех случаях, когда вождям местных племен не хватало средств для организации про­изводства, государство оказывало им финансовую помощь, после чего предприниматели возмещали долг государству полученной продукцией (серебром, медью, золотом в слитках), добываемой в рудниках. Нередко государство увеличивало налоги, что зави­село от роста производства рудников.

В XVIII в. почти все рудники на севере разрабатывались либо вождями местных племен, либо китайскими предпринимателями и в редких случаях — вьетнамскими частными лицами, когда госу­дарство поручало своим отдельным чиновникам управлять рудни­ками. Однако последние, как правило, непосредственно не зани­мались предпринимательской деятельностью. В XVIII в. вклады­вание частных вьетнамских капиталов в горнорудное дело пред­ставляло собой редкое явление и имело место только на юге, в Дангчаунге[85].

В 1839 г. вьетнамское государство специальным указом рас­ширило права вьетнамских шахтовладельцев. Предпринимателям отныне даровалось право самим нанимать рабочих, о чем еще в 1810 г. просил предприниматель Нгуен Тхи Хоа (разрешение на наем рабочих для разработки цинкового рудника в Иенланге, пров. Хайзыонг). Этот предприниматель был одновременно чи­новником в данном районе, сочетая предпринимательскую дея­тельность с чиновничьей работой. Он же разрабатывал рудник в Иенланге до 1821 г.

Другой вьетнамский предприниматель, по имени Тю Зань Хо из Бакниня, в 1835 г. просил разрешения на эксплуатацию цинко­вых рудников в Баншоне (пров. Тхайнгуен). Добытый цинк Тю Зянь Хо продавал государству. Этот же предприниматель прини­мал участие в разработке государственных рудников Лунгшона и Тишона, за что получил от государства титул ба-хо, не имея до этого никаких рангов и титулов. На Баншонском руднике и пла­вильном заводе были заняты наемные рабочие, получавшие за свой труд относительно более высокую плату, чем на государст­венных рудниках. Здесь работали высококвалифицированные по тому времени рабочие, ремесленники и мастера плавильных пе­чей. Государственные рудники Лунгшона и Тишона вынуждены были нанимать некоторое число рабочих и мастеров у предприни­мателя Тю Зань Хо за высокую плату. По характеру деятельно­сти последнего можно оценить как предпринимателя-буржуа[86].

Кроме перечисленных выше форм горнорудного дела в райо­нах, где имелись рудники, существовала и самостоятельная добы­ла руды местным населением, платившим за это государству на­лог натурой. Еще в XVII—XVIII вв. Нгуены призывали населе­ние юга добывать золото семьями в районе Куангнам. С этой целью создавались золотодобывающие дворы. Каждые 40 дере­вень, объединявшиеся в «золотые дворы», составляли один тхуок.

Население такого тхуока освобождалось от солдатской и трудо­вой повинности, но ежегодно должно было платить налог золо­том. В XIX в. подобный порядок был распространен Нгуенами во всех районах, где имелись золотые прииски, железные рудники, а также шахты по добыче соли и др. Здесь государство учрежда­ло специальные дворы. Члены этих дворов освобождались от сол­датской и трудовой повинности, но ежегодно должны были пла­тить подушный налог натурой. Подушный налог в провинции Куангнам взимался дифференцированно: здоровые члены плати­ли такой налог целиком, а старики и больные — лишь половину нормы[87]. Примерно такие же нормы были установлены и в про­винции Биньдинь. В 1831 г. государство разрешило дворам по производству соли платить налоги не натурой, а деньгами[88].

Члены «железных дворов» вносили подушный налог в размере от 1 куана 2 тиенов до 1 куана 5 тиенов, а лица, относившиеся к категории больных, престарелых, увечных, вносили только поло­вину нормы. Уровень налога не был единым для всех провинций. Указанные дворы жили только за счет разработки недр, сочетая ее с занятием сельским хозяйством либо ремеслом и торговлей. При этом сельское хозяйство служило основным занятием, тогда как разработка недр осуществлялась сезонно.

Примитивная техника и низкая производительность труда не позволяли увеличить выпуск продукции.

Разработка природных ископаемых фактически являлась обя­занностью населения по отношению к государству. Население та­ких районов стремилось добыть необходимое количество продук­ции для того, чтобы уплатить государству налог натурой и тем самым избежать возмещения деньгами и освободиться от воин­ской и других принудительных повинностей.

Несмотря на примитивное кустарное производство, указанные дворы уплачивали правительству значительное количество налогов натурой. Так, только в одном уезде Хадонг (пров. Куангнам) в 1838 г. 3340 человек, объединенных в «золотые дворы», внесли в ви­де налогов более 280 лангов золота, а в 1839 г. число таких лю­дей возросло на 780 человек и соответственно увеличилась сумма налогов[89].

На шахтах, рудниках и в мастерских, принадлежавших госу­дарству или эксплуатируемых вождями местных племен, как пра­вило, применялся принудительный труд. Путем массового исполь­зования принудительного труда вьетнамское феодальное государ­ство пыталось, с одной стороны, устранить существовавшее проти­воречие между разорившимися земледельцами и феодалами, а с другой — восполнить недостаток в промышленной продукции, что частично ему удавалось благодаря жестокой эксплуатации кре­стьян, ремесленников и солдат.

Государственные рудники фактически представляли собой ка­зенные мануфактуры, на которых в основном использовался при­нудительный труд. Крупное производство типа мануфактуры воз­никло во Вьетнаме в XVIII—XIX вв., оно имело место также в-добыче и разработке горных ископаемых. Строительство крупных шахт, рудников и мастерских по выплавке металлов облегчалось, тем, что государство располагало правом феодальной собствен­ности как на средства производства, так и на неквалифицирован­ную рабочую силу. Но помимо принудительного труда солдат, крестьян и ремесленников в рассматриваемый период частично производился свободный наем рабочей силы на государственных, а также на частных китайских и вьетнамских предприятиях.

Наемные рабочие делились на две категории. К первой катего­рии относились лица, привлеченные государством в порядке вы­полнения трудовой повинности на установленные сроки, имено­вавшиеся занфу. Большая их часть была представлена крестьяна­ми либо ремесленниками из близлежащих местностей. Многие из: завербованных лиц знали горное дело. Вербовка проводилась на­чальником волости (тянь тонгом) и старостами деревень (ли чыонгами)[90]. Таким образом, хотя указанные лица и работали по найму, получая месячное жалованье, тем не менее они были за­жаты в тиски феодальной системы принудительного труда. Здесь система найма не приобрела еще характера свободной продажи рабочей силы. Государство само определяло норму выработки. Не выполнивший норму должен был возместить недостаток; пере­выполнивший — получал вознаграждение, которое еще не было формой денежного вознаграждения в зависимости от производи­тельности труда. Многие из числа наемных рабочих трудились не добровольно, а по принуждению.

Таким образом, наем государством рабочей силы не выходил за рамки принудительной феодальной повинности. Рабочая сила еще не выступала в качестве товара, поскольку она продолжала оставаться в феодальной зависимости. Основные производствен­ные отношения по-прежнему имели феодально-зависимый харак­тер.

Ко второй категории наемных рабочих относились те, кто на­ходился в более свободных условиях найма. Большей частью это были лица китайской национальности, горняки по специальности (по ремеслу), нанимавшиеся к управляющему разработками, а также мастеровые, имевшие специальные технические навыки, как, например, поиск месторождений, мастера по выплавке металла и т. д. Они именовались хоафу. Оплата этих лиц при найме на государственные рудники не приравнивалась к финансированному жалованью обычных работников и, естественно, была более высокой. Число свободных наемных рабочих на государственных гор­норудных предприятиях было невелико. Особенностью их положе­ния была относительная личная свобода. Высокая профессиональ­ная подготовка хоафу создавала благоприятные условия для най­ма на рудники, принадлежавшие частным китайским и вьетнам­ским предпринимателям, а также на государственные рудники.

В исторической литературе почти нет материалов относительно условий разработки рудников, являвшихся собственностью китай­ских предпринимателей. Однако известно, что на этих рудниках было занято большое число людей. Так, в 1834 г. Нгуен Конг Чы в докладной записке императору Минь Мангу отмечал: «У ки­тайцев, занимающихся добычей ископаемых, на каждом руднике занято по 700—800 человек»[91]. Другой чиновник, Нгуен Фан, по­сетив север страны, докладывал императору, что «на золотом при­иске Кимминь (пров. Шонтэй), разработка которого разрешена китайцу Хо Шоки, в списке о найме кули значатся лишь 20 че­ловек, а на самом деле там работает более 1 тыс. человек»[92]. В целях сокращения уплаты государству налогов китайские пред­приниматели стремились скрыть подлинное число рабочих, нажи­вая таким образом большие капиталы за счет жестокой эксплуа­тации трудового люда.

Рабочая сила на таких рудниках в основном была представле­на жителями южных провинций Китая, которые в поисках работы и средств к существованию переходили вьетнамскую границу и се­лились в предгорных и горных районах Вьетбака, пограничных провинциях, где занимались поиском, разработкой и выплавкой металлов из руд. Эти старатели были искусными мастерами, поэ­тому вьетнамское феодальное государство нередко нанимало их для организации производства на рудниках.

Система найма на рудниках, эксплуатировавшихся китайцами, была относительно свободной, и сам наемный рабочий чувствовал себя до некоторой степени свободным. На китайских рудниках су­ществовало более четкое разделение труда. Рудник делился на различные рудодобывающие специализированные бригады (тао), во главе которых стоял мастер (тао хо). На каждом крупном руднике насчитывалось до десятка таких мастеров. Специализи­рованные подразделения отвечали за определенный род работы, как, например, за добычу и транспортировку руды, выплавку ме­талла и т. д.

Рудники, находившиеся в ведении китайских предпринимате­лей, разрабатывались более прогрессивными методами; произво­дительность труда на этих рудниках была относительно высокой. Объем продукции этих рудников был значительно выше объема продукции, получаемой на государственных рудниках. Многие го­сударственные рудники, постепенно приходившие в упадок, попа­дая в руки китайских предпринимателей, обеспечивали весьма высокую производительность труда. Типичным примером в этом от­ношении может служить серебряный рудник Тонгтинь.

Рудники, находившиеся в ведении лиц китайского происхожде­ния, в известной степени отражали технический уровень и способ разработки горных руд, существовавшие в Китае. Последнее представляется естественным, ибо основные специалисты на этих рудниках ранее были заняты в рудных промыслах Китая. В этой связи можно предположить, что на некоторых крупных рудниках, принадлежавших китайским предпринимателям, наличествовали элементы капиталистических отношений (мануфактура капитали­стического типа на ранней стадии своего развития).

Однако следует отметить, что китайские предприниматели в большинстве своем являлись временными поселенцами на вьет­намской территории. Спустя некоторое время они, как правило, возвращались на родину с накопленным капиталом. Продукция рудников, за исключением незначительной части, вносимой вьет­намскому государству в качестве налога, полностью уходила за границу (преимущественно в Китай). Эта продукция не участво­вала в накоплении капитала и, разумеется, не способствовала раз­витию во Вьетнаме капиталистических отношений.

На рудниках, разрабатываемых вождями местных племен, большую часть рабочей силы составляли представители многочис­ленных национальных меньшинств и частично китайские эмигран­ты. Так, на медном руднике Тулонг было занято 4 тыс. человек из народности хоа-тхыонг. Для более активного вовлечения пред­ставителей этнических групп в горнорудные промыслы вьетнам­ское феодальное государство в 1821 г. снизило наполовину подуш­ный налог с народностей нунг, ман и др. Разработка недр на этих рудниках велась на более низком техническом уровне по сравне­нию с рудниками, находившимися в ведении китайских предпри­нимателей.

Вожди местных племен занимали высокие посты, концентрируя в своих руках огромную власть в районах, населенных нацио­нальными меньшинствами. Арендуя рудники, они использовали свою власть при найме рабочей силы. В этом случае не имела ме­ста свободная купля-продажа рабочей силы, наем рабочей силы все еще выступал в форме феодальной эксплуатации. Наряду с этим следует отметить, что наем китайских рабочих на рудники имел свободный характер.

На некоторых рудниках, являвшихся собственностью вьетнам­ских предпринимателей, также отмечался относительно свободный порядок найма рабочей силы. На рудниках, владельцем которых был Тю Зань Хо, отношения между владельцем и рабочими не имели ярко выраженного принудительного характера, наем рабо­чей силы носил свободный характер. Способы разработки в руд­никах Тю Зань Хо были аналогичны способам разработки, при­менявшимся на рудниках, арендуемых китайскими предпринима­телями. На этих рудниках существовало четкое разделение труда, имевшее более или менее выраженный капиталистический характер[93]. Однако вплоть до середины XIX в. такие рудники были единичными.

Вьетнамские источники свидетельствуют о том, что приведен­ное число рудников действовало непостоянно. Так, в течение мно­гих лет не эксплуатировались цинковые, оловянные, серные и дру­гие рудники. Часто добыча руд приостанавливалась, рудники забрасывались[94]. Изучение вьетнамских источников позволяет сделать вывод о постоянном сокращении числа горнорудных раз­работок после 1810 г. Наивысшее число постоянно действующих рудников составило в 1808—1810 гг. 79, а наименьшее — 39 (в 1831 г.). К концу 1840 г. это число возросло до 57, а в период правления Тхиеу Чи оно колебалось от 51 до 68. Позднее, в на­чальный период правления Ты Дыка, число рудников с 60 (в 1848 г.) сократилось до 54 (в 1850 г.), что свидетельствовало так­же о сокращении горнорудных разработок.

В целом можно констатировать, что горнорудные промыслы в первой половине XIX в. развивались, хотя и замедленными тем­пами. Такое замедленное развитие объяснялось тем, что добыча ископаемых, развитие торговли и промышленности наталкивались на феодальный характер государства; политика, проводимая дина­стией Нгуенов в целом, тормозила развитие экономики и торговли. Государство порой старалось само захватить источник доходов, отстранить купцов и предпринимателей от разработки полезных ископаемых. Так, император Минь Манг говорил, что «золото и серебро, являющиеся богатствами нашей страны, добываются для государственных нужд. Если разрешить арендаторам добывать эти богатства по своему усмотрению, то не избежать того, что ковар­ные купцы будут расхищать их и набьют ими свои карманы»[95]. Руководствуясь этими соображениями, Минь Манг стремился ото­брать многие рудники у частных лиц. Если такие рудники прино­сили большой доход, то правительство расширяло их эксплуата­цию; когда же они начинали нести убытки, то оно прекращало их разработку; когда же разработка недр приходила в упадок, госу­дарство, как в 1849 г., частично возвращалось к старой полити­ке[96], владельцы цинковых рудников были освобождены от упла­ты налога на первые три-четыре года[97].

Феодальное государство осуществляло строгий контроль за рудниками в целях обеспечения их налогообложения. Каждый год государственные уполномоченные либо провинциальные чиновники были обязаны обследовать частные рудники для установления размера налога. Все это создавало много трудностей для предпринимателей, которые на протяжении длительного времени от­влекались от работы. Более того, инспектирующие чиновники за­нимались вымогательством и коррупцией. В связи с этим небезын­тересно также отметить, что размеры взимаемых налогов при императоре Минь Манге были значительно выше, чем в эпоху прав­ления поздних Ле, в связи с чем многие владельцы рудников ока­зались не в состоянии уплатить все налоги, подвергаясь преследо­ваниям со стороны государства, которое конфисковало их иму­щество. Налоги достигли больших размеров. Ежегодно государ­ство получало от рудников около 100087 куанов, в том числе с золотых приисков —33838, с серебряных рудников—19839, с медных — 3676 и железных рудников — 25480 куанов[98]. Более того, владельцев рудников принуждали дополнительно продавать государству продукцию по заниженным ценам, установленным им самим. Часто, будучи не в состоянии уплатить государству высо­кие налоги натурой (золотом, медью, цинком, оловом и др.) и принуждаемые продавать продукцию рудников сверх налогов по заниженным ценам, предприниматели в конечном счете разоря­лись, а рудники их забрасывались.

Уровень развития горнорудных промыслов убедительно свиде­тельствует об отсталом характере производительных сил феодаль­ного вьетнамского государства в первой половине XIX в.

---

[1] DNTL. Т. 3, с. 74—75.

[2] Там же, с. 245.

[3] Там же, с. 111.

[4] DNTL. Т. 18, с. 213—214.

[5] DNTL. Т. 3, с. 73—74.

[6] Там же, с. 93.

[7] Там же, с. 97—98.

[8] Там же, с. 102.

[9] Там же, с. 233.

[10] Там же, с. 311.

[11] DNTL. Т. 4, с. 96.

[12] DNTL. Т. 10, с. 246.

[13] Там же.

[14] DNTL. Т. 11, с. 108.

[15] DNTL. Т. 19, с. 229—230.

[16] DNTL. Т. 20, с. 225.

[17] Там же, с. 256.

[18] DNTL. Т. 21, с. 289—290.

[19] DNTL. Т. 27, с. 380.

[20] Там же, с. 108.

[21] Там же, с. 294.

[22] DNTL. Т. 2, с. 4-29.

[23] DNTL. Т. 3, с. 75, 89, 151—156.

[24] Там же, с. 218, 219, 245, 257.

[25] DNTL. Т. 12, с. 67—71; t. 10, с. 387—394; t. 15, с. 126—127.

[26] DNTL. Т. 3, с. 111.

[27] Там же, т. 3, с. 285; т. 5 с. 71.

[28] DNTL. Т. 5, с. 217.

[29] DNTL. Т. 2, с. 59, 125, 222, 98-99.

[30] DNTL. Т. 3, с. 93-94.

[31] DNTL. Т. 4, с. 222.

[32] DNTL. Т. 5, с. 215.

[33] DNTL. Т. 8, с. 133.

[34] DNTL. Т. 9, с. 33-36, 123—124, 235—236, 242.

[35] DNTL. Т 11, с. 186.

[36] DNTL. Т. 10, с. 413.

[37] DNTL. Т. 22, с. 165.

[38] DNTL. Т. 25, с. 25.

[39] DNTL. Т. 27, с. 108.

[40] DNTL. Т. 28, с. 278—279.

[41] Там же, с. 261.

[42] DNTL. Т. 3, с. 16,17,31.

[43] Там же, с. 111.

[44] Там же, с. 121.

[45] Там же, с. 186—187.

[46] Там же, с. 151—156; t. 4, с. 341—342.

[47] DNTL. Т. 3, с. 239.

[48] Там же, с. 279.

[49] DNTL. Т. 4, c. 19, 26.

[50] DNTL. Т. 5, с. 128.

[51] DNTL. Т. 9, с. 105.

[52] DNTL. Т. 9, с. 105—106.

[53] Там же, с. 125.

[54] DNTL. Т. 10, с 246.

[55] DNTL. Т. 15, с. 202.

[56] DNTL. Т. 18, с. 48, 87, 88—89.

[57] Там же, с. 213—214.

[58] Там же, с. 107.

[59] DNTL. Т. 20, с. 225—226.

[60] DNTL. Т. 22, с. 28—29.

[61] Там же, с. 36.

[62] DNTL. Т. 20, с. 258-259.

[63] Там же, с. 258—259.

[64] DNTL. Т. 21, с. 58—59.

[65] Там же, с. 149.

[66] Там же, с. 149.

[67] Там же, с. 150.

[68] DNTL. Т. 21, с. 221.

[69] DNTL. Т. 21, с. 259-261.

[70] DNTL. Т. 22, с. 305.

[71] Там же, с. 305—306.

[72] DNTL. Т. 23, с. 108.

[73] DNTL. Т. 27, с. 333—334.

[74] Там же, с. 336.

[75] В исторической и экономической литературе Вьетнама эта проблема пока еще изучена недостаточно. Заслуживают особого внимания статьи вьетнамского ученого Фан Хюи Ле, опубликованные в журнале «Hghien cu luch su» (На-noi, 1963, № 51—53), написанные по данным вьетнамских хроник «Дайнам хой диен» и «Дай нам тхык люк».

[76] 1 донгкан = ¹/₁₀ ланга, или приблизительно 3,7 г.

[77] 1 куан = 10 тиенам.

[78] 1 фыонг = 20 кг.

[79] Nguyen Khac Dam. Nhung thu doan boc lot cua tu ban Phap o Viet-Nam. На-noi, 1958, с. 13.

[80] 1 кан = 16 лангам, или 604,5 г.

[81] NCLS. 1963, № 52, с. 54.

[82] Там же, с. 56.

[83] VSD. 1967, №24, с. 53.

[84] См.: NCLS. 1963, № 52, с. 58.

[85] Предприниматель Ко Чунг разрабатывал золотые прииски в Намфо (уезд Фуванг, пров. Куангнам), и Зянг Хюен разрабатывал рудники в Тхубоне (уезд Зюингсуен, пров. Куангнам) (см.: NCLS. 1963, № 53, с. 55).

[86] М. А. Чешкoв. Особенности формирования вьетнамской буржуазии. М., 1968, с. 19.

[87] Норма подушного налога с каждого человека устанавливалась в 2 донгкана 8 фанов золота и 1 куан и 5 тиенов. В 1824 г. была установлена норма в 3 донгкана и 3 фана золотом. В 1850 г. уровень налогов был уменьшен на 5 фанов золотом.

[88] Здоровым лицам, ранее вносившим 12 канав соли, отныне разрешалась замена 8 куанами. Старики и больные вместо 6 каков стали платить 4 куана (см.: NCLS. 1963, № 53, с. 56).

[89] NCLS. 1963, № 53, с. 57.

[90] VSD. 1968, № 41, с. 33-34.

[91] NCLS. 1963, № 52, с. 58.

[92] NCLS. 1961, № 33, с. 55.

[93] NCLS. 1963, № 53, с. 56.

[94] NCLS. 1963, № 51, с. 44.

[95] Цит. по: NCLS. 1963, № 53, с. 57.

[96] В XVII—XVIII вв. Чини, проводили политику освобождения новых руд­ников от налогов сроком от 3 до 5 лет. При Минь Манге это правило было отменено, и все предприниматели в начальный период разработки недр были обязаны платить налог полностью, что разумеется, не стимулировало развития горнорудных промыслов.

[97] NCLS. № 53, 1963, с. 58.

[98] Цит. по NCLS, № 33, 1961, с. 49; № 53, 1963, с. 59.