Основные категории земель и государственная аграрная политика
Структура земельной собственности во Вьетнаме в первой половине XIX в. включала в себя две основные категории земель:
1) государственные земли (жуонг ня ныок),
2) частные земли (ты дьен).
Государственные земли подразделялись на ритуальные (тить дьен); земли, непосредственно управляемые государством; земли, переданные в безусловное владение феодальным родам, заслуженным чиновникам и их потомкам для отправления культа, или так называемые культовые земли; общинные земли.
1. Ритуальных земель при династии Нгуенов было очень мало — около 3 мау в столице Хюэ. Учреждены они были в 1828 г. Ежегодно в установленный день император, возглавлявший церемонию, проводил три борозды на ритуальном поле. В экономике Вьетнама ритуальные земли имели чисто символическое значение.
2. Непосредственно управляемые государством земли находились в полной и нераздельной собственности государства. На них работали зависимые от государства крестьяне, военнопленные, преступники и солдаты.
Рента-налог, взимаемая с земель этой категории, была очень высокой и значительно превышала налоговые ставки с общинных и частных земель. Ставки ренты-налога, собираемого с непосредственно управляемых государством земель, не были единообразны и на всем протяжении первой половины XIX в. зависели от той величины, которая собиралась с них государством либо передавалась в жалование служилым феодалам в XVIII в. Даже в конце полувека ставки ренты-налога, собираемого с этой категории земель (куан дьен, куан дон дьен, куан дьен чанг, куан чай и жуонг нгу лок), колебались от 245 до 10 тхангов с 1 мау. С этих земель бегство крестьян было довольно частым. Пытаясь приостановить уход зависимых с непосредственно управляемых земель, государство постепенно снижало с них ставку ренты-налога. Существенное влияние на снижение этой ставки оказывало развитие помещичьего землевладения, которое также нуждалось во всевозрастающем количестве зависимых крестьян. Беглецы с непосредственно управляемых государством земель чаще всего находили приют на землях богатых землевладельцев.
3. Часть государственных земель передавалась в наследственное пользование феодальным родам и семьям заслуженных чиновников. Пожалования такого рода совершались под видом предоставления права сбора налога (нгу лок) для отправления культа покойных и назывались пожалованиями культовых земель. Был реализован опыт Дангчаунга, где пожалования культовых земель были очень распространены, особенно в конце XVIII в. Предоставление культовых земель было отлично от простых пожалований в нгу лок земель служилым феодалам в XVIII в., которые отбирались государством после ухода чиновников со службы. Культовые земли давались в вечное наследственное пользование, и единственным отличием от частных земель был их неотчуждаемый характер. Наиболее крупные пожалования культовых земель были предоставлены двум феодальным домам (Ле и Чинь), долгое время стоявшим у кормила государственной власти во Вьетнаме[1].
Родовая знать дома Нгуенов тоже получала культовые земли, но значительно меньших размеров, не превышавших 100 мау. Совсем мало культовой земли досталось потомкам заслуженных чиновников — от 15 до 3 мау[2]. Государство могло отнимать культовые земли только в самых крайних случаях. Для конфискации земли у потомков дома Ле, например, потребовалось уличить ето членов в государственной измене.
4. Большую часть государственных земель составляли общинные земли, в отношении которых государство в полной мере обладало верховным правом собственности. Это право заключалось в запрете купли-продажи общинной земли, аренды, залога и заклада ее на длительные сроки. Государство могло в XVIII в. изъять часть общинной земли и передать ее в жалование чиновнику, даже не имеющему права на получение пая в данной общине. Однако в связи с переводом чиновников на денежное жалованье в XIX в. таких пожалований почти не производилось.
Ослабление верховного права государственной собственности на землю общины шло параллельно с усилением помещичьего землевладения, разложением экономической базы общины, превращением ее в чисто фискально-административную единицу. Кроме запрета отчуждения общинных земель, который на практике постоянно нарушался, государство подтверждало свое право верховной собственности в тех районах, где община была экономически сильна, более высокими ставками ренты-налога по сравнению с налогом с частных земель. Однако такие повышенные ставки были установлены только на севере. В центре Вьетнама налогообложение общинных и частных земель было одинаковым: по 40, 30 и 20 тхангов с 1 мау облагались 1, 2 и 3-я категории и общинной и частной земли[3]. На юге этой категории земель почти не было.
Повышенное налогообложение общинных земель на севере было связано с тем, что частные земли там в значительно большей степени принадлежали помещикам, а крестьяне владели лишь небольшими клочками частной земли, вряд ли достаточными для прокорма. Частные земли на севере в большей степени являлись синонимом поместного землевладения, чем в центре. Поэтому разницей налогообложения общинных и частных земель на севере приближенно была зафиксирована величина ренты, которую получал помещик с частных земель.
Такая же ситуация в центре, где частной землей наряду с помещиками владело и подавляющее большинство крестьян, создавала бы льготные условия наряду с помещиками и крестьянам. А это совершенно не входило в классовые интересы государства. Поэтому налогообложение общинных и частных земель в центре было одинаковым, крестьяне платили ренту-налог и с тех и с других, а помещики, захватывая административные должности в общине, всеми правдами и неправдами укрывали свои земли от налогов, получая с них высокую ренту от эксплуатации зависимого крестьянства. Как правило, объем укрываемых помещичьих земель превосходил величину земель официальных. Этому в огромной степени способствовали родственные связи основной массы помещиков с той их частью, которая занимала административные посты в деревне.
Наделение общинной землей полноправных членов общины было далеко не равным. Значительную часть земли должны были получать по паям чиновники и солдаты. Последним кроме общинного пая (кхау фан) полагалось еще и земельное жалование (лыонг дьен) из фондов общины. Но для этого земли не хватало, и вопрос о наделении солдат земельным жалованием стал одним из основных на всем протяжении XIX в., явившись одной из главных причин «биньдиньского эксперимента» — конфискации половины частных земель и передачи их в общинный фонд. Уменьшение фондов общинных земель влекло за собой неравномерное наделение и в среде самого крестьянства. Молодые, бедные, наемные, пожилые, старики и физически неполноценные крестьяне имели право на меньшее количество паев общинной земли. Из женщин общинную землю получали только вдовы, из детей — сироты. При выходе замуж вдовы лишались своего надела.
Кроме того, наряду с крестьянами основных дворов, имеющих общинный надел, официально существовала категория крестьян пришлых дворов, не имеющих общинной земли и платящих в связи с этим пониженные налоги. Произошло разделение на общинников в социально-экономическом смысле и чисто юридических членов общины деревни.
«Переделы» общинных земель проводились один раз в три года и заключались лишь во внесении в списки совершеннолетних, имеющих право на получение пая, в выписке умерших и беглых. При этом отцовская земля чаще всего попадала в руки сыновей. Общинный надел фактически принимал наследственную форму.
Росло число беглых неприписных, которые не в состоянии были платить налоги и потому бежали из общины. В XIX в. от преследования неприписных государство перешло к их использованию в качестве «зависимых солдат».
В конце первой половины XIX в. община перестала удовлетворять потребностям общества и как административно-фискальная единица. Не связанные коллективной собственностью и не имеющие общих экономических интересов, крестьяне отдельных деревень, на которые раскладывалось общее тягло, стремились к отделению и организации самостоятельных административно-фискальных образований. Необходимость такого отделения понимали некоторые, наиболее реалистично мыслящие представители чиновничества.
5. Частные земли находились в полной и нераздельной собственности владельцев, которые свободно могли купить и продать их, передать по завещанию, заложить и сдать в аренду. Подтверждением нераздельной собственности владельца на эту землю являлось пониженное ее налогообложение по сравнению с общинной и непосредственно управляемой государством в тех местах, где экономически община была еще достаточно сильна, т. е. на севере: с 1-й категории общинной земли взималось 120 батов риса, с 1-й категории частной земли — 40 батов, со 2-й категории общинных земель взималось 84 бата, со 2-й категории частных земель — 30 батов; с 3-й категории общинных земель взималось 50 батов, с 3-й категории частных — 20 батов. На частных землях помещиков центра, захватывающих административные должности в общине и использующих свое положение для укрытия частных земель от налогов, происходило отделение налога от ренты, которая присваивалась теперь землевладельцем-помещиком. Крестьяне же и с частных земель продолжали платить ренту-налог. На частных землях центра развитие феодальной ренты оказало такое влияние на общинное землевладение, что там тоже произошло отделение налога от ренты, которая все более стала присваиваться общинной верхушкой, солдатами и чиновниками. Особенно широкой была эксплуатация зависимого крестьянства и арендаторов на юге Вьетнама. Там помимо крестьян, имевших частные земли, существовали целые деревни, не имеющие ни клочка собственной пахотной земли, а были и такие, которые сами находились на земле помещика. Иногда на земле помещика проживало несколько деревень[4]. Государство пыталось бороться с господством помещичьего землевладения и даже шло на крайние меры — на конфискацию части частной земли. Такая политика, однако, не была последовательной. Ты Дык, внук Минь Манга, осуществившего конфискацию половины частных земель в Биньдине, склонен был к тому, чтобы вернуть частную землю ее прежним владельцам.
Аграрная политика в первой половине XIX в. характеризуется следующими чертами:
1) Всемерным поощрением обработки заброшенных земель, стимулированием возвращения крестьян в деревню, различным отношением к получению помещиками ренты с укрываемых от налогообложения земель на протяжении полувека.
2) Лишением государственных чиновников жалования с непосредственно управляемых государством земель в связи с переводом их сначала на получение земельного пая в общине наряду с денежным жалованьем, а затем на чисто денежное жалованье; сбором в полном объеме доходов с непосредственно управляемых земель в фонд государства.
3) Снижением налогообложения непосредственно управляемых земель в связи с бегством зависимого крестьянства.
4) Попытками выйти из кризисной аграрной ситуации организацией освоения целинных земель руками свободных крестьян, солдат и заключенных. В зависимости от того, кто осваивал целинную землю, она превращалась то в непосредственно управляемую государством, то в общинную, то в частную.
5) Различным отношением на разных этапах к общинному и частному землевладению.
1. Для того чтобы увеличить фонд обрабатываемых земель, с которых можно было взимать налоговые подати, в начале века государство делало все возможное, чтобы вернуть беглых на заброшенные общинные и частные земли. В связи с этим в 1802 г. было приказано освободить от налогов все земли беглых крестьян в Нгеане и Тханьхоа, которые были конфискованы Тэйшонами и превращены в непосредственно управляемые государством (куан чай) и выдаваемые в жалование чиновникам как нгу лок[5]. В том же году государство вернуло крестьянам общинные и частные земли в Бактхане[6]. Однако крестьяне не спешили возвращаться в родные места. Чтобы разрешить проблему обработки пустующих земель и получения урожая, было решено прибегнуть к помощи армии. В 1802 г. было объявлено, что все земли беглых крестьян севернее Куангбиня местные чиновники должны четко поделить и передать в обработку войскам, освободив от налогов. Вместе с тем людям, захватившим землю беглых, временно разрешалось ее обрабатывать. Единственным условием была уплата налогов. Наряду с общинными разрешалось временно занимать и частные земли. Налоги вносились в денежной форме. Армия должна была четко следить за тем, чтобы рис не оставался на полях необработанным. Если кто-либо к моменту жатвы бежал, солдаты должны были сами убирать урожай и вносить его в казну. Если беглые крестьяне возвращались на поля, то солдаты немедленно должны были передать им землю[7]. В 1803 г. был издан приказ, аналогичный приказу 1802 г., о возвращении крестьянам Центрального Вьетнама заброшенных земель, превращенных Тэйшонами в непосредственно управляемые государством и выдававшихся их чиновникам (куан дьен чанг). Возвращенные земли превращались как в общинные, так и в частные[8]. Пытаясь всеми мерами вернуть крестьянство на старые земли, государство в то же время декларировало учет облагаемой земли. Было приказано вносить налоги точно в соответствии с количеством обрабатываемой земли. У нарушителей земля должна была отбираться и передаваться соседям. Однако в первое двадцатилетие XIX в. мероприятия по наказанию за укрытие помещичьих земель от налогообложения носили чисто декларативный характер. Подобные «злоупотребления» стали нормой и поставляли регулярную ренту помещикам. Фактически это санкционировалось правительством Зя Лонга. Жесткие правила, введенные еще в 1802 г., при отсутствии льгот для возвращавшихся в виде освобождения от налогов на ряд лет не давали беглым возможности снова поселиться на старых землях. Наконец, в 1805 г. государство приказало войскам, обрабатывающим заброшенные земли на севере, прекратить их эксплуатацию. Земли должны были пустовать до возвращения крестьян. Вернувшиеся беглецы освобождались от налогов и военной службы на три года. Если в течение трех лет беглые не возвращались, то их земли передавались в обработку крестьянам других общин. С них взимались налоги начиная с 1808 г. Армия должна была уйти лишь с тех земель, которые были покинуты крестьянами до 1802 г.
Армия продолжала оставаться на землях тех, кто бежал позднее 1802 г., т. е. уже при Нгуенах. Хотя при возвращении они также получали землю обратно, но трехлетней налоговой отсрочки не имели и несли тягло со следующего года[9]. Уже на будущий год государство вынуждено было признать, что поступило опрометчиво в отношении беглецов после 1802 г. В 1806 г. было предоставлено освобождение от налогов всем беглым крестьянам, вне зависимости от срока давности бегства, причем на срок, больший, чем три года. Всем возвращавшимся после 1804 г. крестьянам, когда бы они ни вернулись, предоставлялось освобождение от налогов до 1809 г. включительно.
Несмотря на эти меры, север пустовал. В 1806 г. чиновники из Бактханя доложили, что в Хайзыонге, Шонтэе, Киньбаке, Верхнем и Нижнем Шоннаме, Тхайнгуене и фу Хоайан разбежалось 370 общин и деревень, налоговых недоплат на 110 тыс. куанов и 70 тыс. хопов риса[10]. Лишь такое тяжелое положение заставило государство признать захват соседями пустующих земель, которые должны были быть обложены налогами. Сделано это было в единичном случае и не должно было стать правилом. В принципе государство строго соблюдало право частных лиц.
Кроме возвращения беглых, государство в первое двадцатилетие проводило довольно пассивную политику, направленную на обнаружение земли, скрываемой от налогообложения. Рента, получаемая помещиками от таких «злоупотреблений», фактически санкционировалась государством, особенно в первые годы XIX в. Однако и при правительстве Зя Лонга в этой политике были изменения. Наиболее радикальным отступлением, связанным с уступками консерваторам, было предоставление льгот крестьянам, начавшим первыми с условием уплаты налогов обрабатывать скрываемую от налогообложения землю. Как долго бы такая земля ни скрывалась от налогообложения, человек, первым начавший платить за нее налог, должен был оплатить недоимки лишь за три года. Если земля была обнаружена, а платить за нее никто не хотел, то она возвращалась к прежнему владельцу, если была частной, и к прежнему крестьянину-держателю, если была частью общинной земли[11].
В 30-х годах в связи с наступлением правительства Минь Манга на помещика заброшенная земля в докладах чиновников уже прямо связывается с землей, укрываемой от налогообложения. Так, в 1831 г. чиновники Тханьхоа просили разрешить им вписывать заброшенную, но способную быть обработанной землю в списки, общинную заброшенную землю — передавать крестьянам общины, а частную заброшенную землю — владельцам; если же какой-нибудь участок этой земли не будет вписан в списки, будет скрыт от налогообложения, а кто-либо станет его обрабатывать, то человек, первый начавший обрабатывать этот участок, и будет его владельцем, а ли зити, допустившие незаконное укрывательство заброшенной земли от налогообложения, будут наказаны[12]. Это вело не только к сокращению ренты помещиков, но и к ужесточению налогового гнета крестьян и заставляло их платить за те земли, которые они часто не могли обработать. Чиновники из Ниньбиня настаивали на том, чтобы вписать в списки ранее обрабатываемые, а затем заброшенные земли[13]. Если у общины было много земли, то она могла лишь передать ее той общине, у которой земли было мало, заброшенную землю можно было лишь передать в обработку крестьянам другой общины, которых начальнику волости разрешалось вносить в списки вместо беглецов. Но все-таки это были единичные случаи, когда усердствовавшая в борьбе с помещиками новая администрация Бактханя, желая угодить решительно настроенному против частного землевладения Минь Мангу, по собственной инициативе перегибала палку. Общего закона о вписании заброшенной земли в списки общины издано не было. В то же время помещики все чаще объявляли свои земли заброшенными и передавали их зависимым крестьянам или арендаторам, захватывали общинную землю и превращали ее в частную, понижали категорийность налогообложения своей земли, платя пониженные налоги. В 1832 г. Минь Манг издал указ о продолжении исправления земельных реестров. В этом году исполнилось 30 лет со времени официального прихода к власти Нгуенов и с того времени, когда начался отсчет пустования земли. По истечении этого срока пустующая земля могла быть официально передана другим владельцам. В связи с этим в земельный реестр была внесена земля тех, кто вернулся в общину и начал обрабатывать свои земли после 1805 г.— времени составления основного земельного реестра. Кроме того, в реестр были внесены земли тех беглых, которые не вернулись, но чьи земли были переданы местными властями другим людям и «не были разграничены с землями общины»[14]. Большинство таких земель было захвачено помещиками, но если раньше они могли уклоняться от уплаты за них налогов, то после включения во вновь составленный реестр сделать это было уже невозможно. Несмотря на яркую антипомещичью направленность, указ о составлении новых реестровых списков в значительно большей степени ударил по сельской бедноте, которая не могла платить налогов, разорялась и вынуждена была бежать из общины, попадая в зависимость от помещиков. Такая политика правительства Минь Манга вызвала сопротивление реалистически мыслящего чиновничества. В 1833 г. начальник налогового управления Хайзыонга Чан Ван Чунг встал на защиту помещиков и потребовал запретить доносы об укрываемой от налогов земле и передачу ее доносчику, а также продлить срок освобождения от налогов заброшенной земли при ее освоении, иначе эта земля вновь забрасывается либо укрывается от уплаты налогов. Он предлагал предоставить возможность общине и частным лицам продолжать обрабатывать укрываемую землю, так как доносчики занимаются вымогательством взяток и доносят только в том случае, если их требования не удовлетворяются. Когда же посылаются государственные чиновники для расследования, то они тоже занимаются вымогательством. Император передал доклад на обсуждение ведомству финансов, которое указало, что нельзя отказаться от института доносчиков, при помощи которых были обнаружены сотни и тысячи мау укрываемой земли, но предложило в том случае, если обладатели общинной и частной земли сами признаются в укрытии ее от налогов, оставить ее им, взимая налоги с того же года, когда было сделано признание. Если же они не сознаются, то любой человек имеет право донести на них в казну. За каждое мау укрываемой земли платить доносчику по 3 куана в качестве вознаграждения, землю же оставить прежним владельцам, взыскав с них налоги за год. Заброшенную землю, как и прежде, сдавать первому, кто подаст на нее заявку. Частную заброшенную землю также сдавать первому, кто сообщит о ней и согласится обрабатывать, налогами облагать по истечении трех лет. Лишь землю беглых передавать во временное пользование соседям с условием возвращения ее беглецам, снова объявившимся на старом месте. Такое либеральное решение, дающее льготы как помещикам, так и крестьянам, не могло удовлетворить Минь Манга, и он передал этот вопрос на обсуждение высших чиновников двора, которые вынесли следующие решения.
1. В течение трех лет (1835—1837) предоставляется срок общинам и частным лицам сознаться в укрытии от налогов земли. В течение этого срока запретить доносы. По истечении этого срока разрешить доносы.
2. При доносах об укрытии необлагаемой земли рассматривать два случая:
а) когда в отрезке записной облагаемой налогом земли имеется кусок необлагаемой земли;
б) когда весь отрезок земли укрывается от налогов.
В первом случае земля возвращается к общине или владельцу с условием доплаты за необлагаемый кусок.
Во втором случае вся необлагаемая земля переходит к тому человеку, который первым согласится платить за нее налоги. В этом положении совершенно очевидны закамуфлированные льготы помещикам. Ведь именно они обладали такой земельной площадью, которая давала им возможность за часть земли платить налоги, а с части земли полностью присваивать ренту. Именно такая земля не подлежала конфискации. Что касается крестьян, то они часто не имели средств для уплаты налогов даже за часть земли, и именно это жестоко каралось государством. Таким образом, даже антипомещичьи законы Минь Манга не были в полной степени радикальными и били прежде всего по крестьянам.
Что касается заброшенной земли, то высшие чиновники двора заявили, что следует придерживаться правила, установленного в 1831 г., по которому такие земли облагаются через шесть лет после начала обработки.
Не поддержав просьбу провинциальной администрации об ослаблении вмешательства государственных органов в дела деревни, правительство Минь Манга ударило своей аграрной политикой по всем деревенским слоям, но основная тяжесть легла на плечи бедняков, в то время как земли помещиков, лишь частично укрываемые от налогообложения, не подлежали конфискации. Кроме того, состоятельные помещики могли доносить о неуплате беднотой налогов за скрываемую землю и, согласившись на такую уплату, присваивать ее себе. Если же на бедняка просто поступал донос и при этом доносчик сам не мог платить налоги за землю, то земля снова забрасывалась и крестьянин уходил из деревни.
В середине 30-х годов заброшенных земель стало так много, что государство вынуждено было передавать их обработку в Центральном Вьетнаме армии. Сказались результаты антипомещичьей политики — лишения владельцев земли ренты с укрываемых от налогообложения полей.
На юге вопрос о налогообложении вновь осваиваемых земель встал особенно остро лишь после вмешательства центральной администрации в его аграрную структуру в 1836 г. После обмера земель с переводом их налогообложения в общевьетнамские эталоны и составления точных списков обрабатываемых земель вновь назначенная провинциальная администрация, желая выслужиться перед императором, предложила в девятом месяце 1837 г. сократить срок освобождения от налогов вновь освоенных земель с 6 до 3 лет[15]. Император не одобрил этой акции, но в 1838 г. отдал приказ всем чиновникам юга переписать тех, кто укрывает от налогообложения обрабатываемые земли, а также тех, кто обрабатывает землю, считающуюся заброшенной. Этот приказ последовал в качестве реакции на доклад губернатора Диньтыонга — Биенхоа, который в числе прочего сообщал, что в провинции много считающейся заброшенной земли обрабатывается. Такие сообщения о присвоении ренты помещиками с укрываемых от налогообложения земель не были редкостью. Уже после провозглашения начала борьбы с укрывательством начальник судебного управления Виньлонга писал в 1838 г.: «В провинции много земли, которую захватывают люди из деревень»[16].
Освоение целинных земель на юге, к которому прибегло правительство, чтобы вывести его из тяжелого экономического положения после восстания Ле Ван Кхоя, к чему присоединилось сокращение производства товарного риса после перемера земель, «компенсировалось» забросом земель обрабатываемых. Уже в 1838 г. император с гневом откомментировал поданный с юга доклад: «Какая же польза в том, что целинная земля будет все больше осваиваться, если обрабатываемые земли все больше забрасываются и приобретенное не будет покрывать потерянное»[17].
В связи с этим в 1838 г. по всей стране была проведена кампания по сокращению количества забрасываемых земель.
На юге были установлены правила награждения всех чиновников от уровня провинции до уезда (хюен) и общинного самоуправления от волости (тонг) до деревни (тхон) за освоение целинных земель. Были предусмотрены наказания для тех же лиц за заброс обрабатываемых земель.
В центре и на севере всем «незаконным» рентополучателям, владельцам земли, считающейся заброшенной, но в действительности обрабатываемой, было приказано сознаться о ее укрытии в шестимесячный срок. То же должны были сделать и ли зити. Вместо шести лет такие земли освобождались от налогов лишь на три года, но владельцы их не наказывались. По истечении шести месяцев все укрыватели подвергались наказанию. Чиновники и общинные старосты должны были стимулировать обработку заброшенных земель и в конце года подавать списки земель, оставшихся невозделанными. По величине этих земель им определялось поощрение или наказание, как на юге. В 1839 г. государство установило правила заклада земель. В документе должен был быть записан срок, на который закладывалась земля. По истечении этого срока бывший владелец мог ее выкупить. Если он не выкупал ее в срок, то владельцем становился тот, кому она была заложена. Если срок указан не был, выкупать ее можно было только через 30 лет. Если в документе срок указан не был, но сказано, что земля подлежит выкупу, и еще не прошло 30 лет, то ее можно выкупить. Если же срок не указан, но в документе сказано, что земля подлежит выкупу и прошло более 30 лет, то выкупать нельзя[18].
В отношении заброшенной земли государство никогда уже не осуществляло такую жестокую фискализацию, как это было в 30-х годах. В 40-е годы на нее уже не обращали внимания. С приходом к власти Ты Дыка и усилением при дворе «реалистов», возглавляемых Нгуен Данг Зяем и Нгуи Кхак Туаном, отношение государственной власти изменилось и по этому вопросу.
В 1853 г. Ты Дык еще раз освободил от налогов заброшенные земли[19]. В начале правления Ты Дыка взяла верх линия «реалистов» на ослабление административного контроля над деревней. В принятом как закон докладе Нгуен Данг Зяя, Тон Тхай Бата и Нгуен Ван Тяна в 1848 г. в отношении укрываемых от налогов земель была с некоторыми коррективами сформулирована та программа, которую предложило в 1833 г. по докладу Чан Ван Чунга ведомство финансов, но которая была отвергнута высшими чиновниками Минь Манга. Если весь отрезок обрабатываемой земли укрывался от налогов, но в действительности обрабатывался, то с укрывателя взыскивалось по 3 куана за 1 мау в качестве вознаграждения доносчику, но земля оставалась в общине или у землевладельца. Только в том случае, если укрываемая от налогообложения земля не обрабатывалась, она могла быть передана первому человеку, который согласился бы платить за нее налоги. В том же докладе было указано, что если заброшенную землю можно обрабатывать, то надо постепенно обрабатывать и нельзя укрывать от налогообложения[20]. Постепенность, очевидно, рассматривалась как длительный срок освобождения от налогов после начала обработки, значительно превышающий и три года, и даже шесть лет. Указывалось, что если на заброшенной земле можно сажать какие-либо растения (а не рис), то надо извлекать из нее пользу. Программа обработки заброшенных земель была гибкой и многовариантной. Предлагалось оставить обработку земель дон дьенами, но не взимать, как ранее, половину урожая в казну, а весь урожай оставлять солдатам. Наконец, были отменены наказания и награждения чиновников всех рангов за заброшенные и освоенные земли в районах их службы. Так была ревизована антипомещичья аграрная политика Минь Манга в отношении заброшенных, укрываемых от налогообложения и осваиваемых земель.
Меры в отношении укрывателей не обложенной налогом земли были даже более мягкими, чем по указу 1802 г., который предусматривал передачу земли соседям нарушителя. Доклад чиновников во главе с Нгуен Данг Зяем в точности повторял указ Зя Лонга от 1810 г. Все мероприятия, изложенные в докладе, повторяли если не букву, то дух эпохи Зя Лонга: в них чувствовалась реакция на реальность и социальные потребности различных слоев.
В 1851 г. Ты Дьщ вычеркнул из списков налогообложения 104016 мау земли, причем более 80% из Виньлонга (47120 мау) и Анзянга (34784 мау). На две другие провинции не приходится и 5% освобожденных от налогов заброшенных земель — 3200 мау в Диньтыонге и 1278 мау в Хатиене. В Зядине и Биенхоа вообще никаких освобождений не было. Это свидетельствует о провале всех мероприятий, связанных с перемером земли в 1836 г. На севере от налогов было освобождено сравнительно мало земли: 6668 мау в Ханое, 3548 мау в Тханьхоа, 1635 мау в Нгеане, 962 мау в Хайзыонге и 837 мау в Намдине, 210 мау в Каобанге. В центре от налогов были освобождены лишь земли в столичном районе—1984 мау и в Куангнаме—1826 мау[21]. Изменено было и отношение к возвращающимся беглецам. Если раньше Минь Манг приказал со всех крестьян, в том числе и возвращающихся, взимать налог как с «крепких», то теперь возвращающимся предоставляли налоговые льготы и взимали подушный налог как с беглых (дао).
Так поступило государство с общинными и частными землями, реквизированными правительством Тэйшонов у крестьян и помещиков. Таково было отношение государства к укрытию земель от налогообложения, к забрасыванию земель крестьянами и к обработке пустующих земель в первой половине XIX в. Выясним далее политику государства в отношении других категорий земель.
2. Что сделало государство Нгуенов с землями Ле, Чиней и своими собственными, которые в период с 1777 по 1801 г. были захвачены Тэйшонами? Были обложены налогами земли дон дьен, куан чай и конг дьен биет тхык в Куангнаме, доходы с которых почти полностью шли в пользу тэйшонского государства и тэйшонских чиновников. Обложение этих земель, как мы уже говорили, было очень высоким. Налогом облагались со стороны Нгуенов те же зависимые крестьяне, что сидели на этих землях ранее. Не выдерживая высоких налогов, такие крестьяне бежали. Особенно массовым было бегство в конце войны с Тэйшонами, когда Тэйшоны были уже практически разбиты и не имели сил для того, «чтобы удержать зависимых на их землях, а власть Нгуенов еще не успела распространиться на все сферы экономической деятельности. В 1801 г. было указано всем чиновникам в фу и хюенах Тхуанхоа, что если на полях, раздаваемых ранее (при Тэйшонах) в жалование (нгу лок), на землях куан дьен и куан чай имелись люди, которые их обрабатывали, то оставить по-прежнему, если же нет, то вернуть крестьянам общин: «нельзя, чтобы они пустовали»[22]. Видно, что сразу же, с первых дней после захвата власти, новое феодальное государство не особенно стремилось сохранить непосредственно управляемые земли, частично возвращая их общинам. В широком смысле это было связано с развитием товарно-денежных отношений, превращением земли в товар, все расширяющимися функциями денег и возможностью удовлетворить служилых феодалов денежным жалованьем в позднефеодальном вьетнамском обществе. В узком смысле перевод чиновничества на денежное и рисовое жалованье был «отрепетирован» за 20 лет правления Нгуен Фук Аня в Зядине, где чиновники не получали земельного жалования. И происходило это также за счет высокой степени развитости производства товарного риса и распространения денег. Несмотря на спокойное отношение к переходу заброшенных непосредственно управляемых земель в общинные и нежелание возвращать на них зависимых крестьян, если они разбежались, государство еще до разгрома Тэйшонов на севере в 1802 г. временно, «впредь до последующего решения», подтвердило старый порядок использования общинных земель (конг дьен), отданных в жалование (нгу лок) в Центральном Вьетнаме. Очевидно, имелись в виду старые земли, розданные Нгуенами знати и заслуженным чиновникам еще до тэйшонского восстания, так как новых земель в нгу лок Зя Лонг в центре не предоставлял. Кроме того, подразумевались еще и культовые земли — пожалуй, единственные земли, которые Нгуены жаловали потомкам знати на протяжении всей первой половины XIX в. Многие получатели нгу лока с общинных земель были убиты, и в этом случае общины, очевидно, приобретали свободу и должны были платить обычный налог в государственную казну. В Нгеане и Тханьхоа Нгуены уже в 1802 г. вернули крестьянам земли, частично переданные в жалование тэйшонским чиновникам, частично непосредственно управляемые тэйшонским государством. На севере в 1802 г. крестьянам были возвращены земли, конфискованные у них для выдачи жалования военным, гражданским и ушедшим на пенсию тэйшонским чиновникам. В непосредственно управляемую государственную собственность были превращены лишь частные земли тэйшонских чиновников и непосредственно управляемые государством земли Ле и Чиней (куан дьен, куан чай и куан тхо).
Получив сравнительно большой фонд непосредственно управляемых государственных земель, Нгуены не были щедры при ее раздаче. Были розданы культовые земли Ле и Чиням. Эти земли были предоставлены не за службу, а навечно, но лишь с правом взимания налога. Пожалования были довольно крупные: 10 тыс. мау — Ле и 500 мау — Чиням. Кроме того, Ле были даны культовые крестьяне с правом взимания с них налога и 100 зависимых крепостных крестьян (тао ле). В 1802 г. в пересчете на лок дьены стали жаловать деньги, что явилось переходной формой к денежному жалованью. В 3-м месяце 1803 г. Нгуен Ван Тхань предложил выдавать землю в жалование, но в 12-м месяце 1803г. Зя Лонг предоставил военным и гражданским чиновникам и армии лишь небольшое денежно-рисовое жалованье (большего и нельзя было позволить в разоренной войной стране), а в 4-м месяце 1804 г.— земельные паи в общине[23]. Никакого земельного жалования чиновники не получали.
Лишь пожалования культовых земель семьям титулованной знати и заслуженным чиновникам посмертно носили более или менее постоянный характер; они могли достигать довольно крупных размеров — до 75—100 мау. Основная же масса таких пожалований была значительно меньших размеров[24].
Из феодалов, условных землевладельцев, чиновники были превращены в платных государственных служащих. Все налоги с непосредственно управляемых государством и общинных земель, кроме культовых, стали поступать только государству. В течение всей первой половины XIX в. основная масса чиновничества не имела земельного жалования с непосредственно управляемых государством и общинных земель, не считая пая в общине. Исключением явилось архаическое мероприятие Минь Манга, одержимого идеей создания «идеального» государства по конфуцианским нормам древности. В 1833 г. он пожаловал высших военных чиновников титулами знатности хау, ба и ты, дающими право на получение земельных владений. Система таких титулов была введена в 1830 г., когда вместе с титулами (выонгов, конгов и хау) были предоставлены земли потомкам титулованной знати, а также высших чиновников эпохи прихода Нгуен Хоанга в Тхуанхоа и «героям» антитэйшонской войны. В 1834 г. было подтверждено право детей титулованной знати наследовать земли родителей[25]. Однако это архаическое мероприятие было чисто декоративным. Титулы, дающие право на земельные владения, получали считанные единицы. И это не удивительно. На протяжении всего полувека сохранялся тот импульс на восстановление и сохранение свободной соседской общины (хотя бы и без «общинных» в узком смысле земель, как было на юге), который был дан после прихода Нгуенов к власти. В то же время благожелательное отношение к частному землевладению частично сменяется в конце 30-х годов активными мероприятиями, тормозящими его развитие и даже прямо направленными на его ликвидацию, а в конце 40-х — начале 50-х годов происходит возврат к политике эпохи Зя Лонга.
3. Какова была налоговая политика в отношении непосредственно управляемых государством земель? Мы знаем, что основная часть старых нгуеновских земель, а также земель Ле и Чинь составила теперь фонд непосредственно управляемых государственных земель. На этих землях сидело зависимое от государства крестьянство, которое прежде облагалось неравными в разных местах, чаще всего более высокими, чем в среднем, налогами, но не бежало, очевидно вследствие большей плодородности и урожайности этих земель. Нгуены не вводили нового обложения на основной массе непосредственно управляемых государственных земель, а сохранили то, что им досталось на севере от Ле и Чиней, а в центре — от своих предков. Те же налоговые ставки, которые были введены заново, мало отличались от налогообложения общинных полей. В долинных районах севера — в Шонтэе, Хайзыонге, Верхнем и Нижнем Шоннаме, а также в фу Фунгтхиен (Ханое) — часть непосредственно управляемых государством земель была обложена по ставке даже меньшей, чем налогообложение 1-й категории общинных полей, и составляло 100 батов с 1 мау. С наносных земель взимались налоги по категориям, в основном совпадающим с категориями обложения общинных земель, — 120, 84 и 50 батов с 1 мау. Несколько большая дробность обложения — наличие земель, с которых взималось по 60 батов с 1 мау,— свидетельствует лишь об их более дифференцированном учете. В Нгеане обложение непосредственно управляемых земель было пониженным — 52,5 бата, а ставки с наносных совпадали со ставками общинных земель 1-й категории — 120 батов. В Тханьхоа с наносных земель брали как со 2-й категории общинных — 84 бата[26]. Общая тенденция обложения на севере и в Тханьхоа — Нгеане непосредственно управляемых государством и плодородных наносных земель заключалась в приближении налоговых ставок к ставкам с общинных полей. Нгуены пользовались каждым случаем, чтобы предоставить налоговые льготы зависимым крестьянам с этих земель наряду с общинниками и частными землевладельцами. Так, в 5-м месяце 1806 г. по случаю восшествия Зя Лонга на императорский престол земли куан дьен, куан дон дьен, куан дьен чанг, куан чай, а также земли, передаваемые в нгу лок и конфискованные частные земли Тэйшонов были освобождены от налогов на 50%. В 1820 г. Минь Манг также специальным указом снизил на 50% денежные и рисовые поборы с крестьян, сидящих на непосредственно управляемых государством землях куан диен и куан чай, так как они не получили общих льгот, данных общинным и частным землям по случаю его воцарения[27]. В 1821 г. были резко снижены поборы с непосредственно управляемых государством земель (куан дьен и куан тхо) в Центральном Вьетнаме: Куангдинь (столичной провинции), Куангчи, Куангнаме, Куангнгае, Биньдине, Фуиене и даже в Нгеане. Земли эти были ранее розданы государством Тэйшонов своим чиновникам, на которых те создавали свои хозяйства из заьисимых (чай жиенг) либо получали право сбора налога (нгу лок). После поражения Тэйшонов эти земли были конфискованы государством Нгуенов и получили статус непосредственно управляемых государством (куан дьен, куан тхо). Однако налоговые ставки на них остались такими же высокими, как и раньше, и не изменялись в течение всего правления Зя Лонга. Заявив, что «при предшествующем правлении тоже хотели это сделать, но не хватало времени»[28], Минь Манг снизил налоги с земель, облагаемых от 52 тхангов 5 хопов и 2 куанов 1 тиена до 100 тхангов и 3 куанов, на 20%, а с земель, облагаемых выше чем 100 тхангов и 3 тиена, — на 30%.
Землями, получившими налоговые льготы, являлись такие категории непосредственно управляемых земель (куан диен), как дьен чанг, куан чай, дон дьен, земли под домами зависимых, земли, отданные для сбора налога (очевидно, большая часть из них была культовыми), земли под садами, пруды, озера, наносные и аллювиальные, земли, покинутые беглецами и конфискованные государством.
В случае стихийных бедствий было приказано снижать налог зависимым крестьянам на непосредственно управляемых государством землях в той же пропорции, что владельцам частной и держателям общинной земли. Раньше при снижении налогов из ставок непосредственно управляемых государством земель вычитали ту меру риса, на которую снижался налог общинным и частным землям. А так как налоговые ставки непосредственно управляемых земель были раньше значительно выше ставок с общинных и частных, то зависимые крестьяне получали значительно меньше милостей, чем частные владельцы и общинники. После 1824 г. их положение при получении налоговых льгот от государства при стихийных бедствиях в значительной степени выравнилось.
Кроме процесса уравнения налоговых ставок с непосредственно управляемых, общинных и частных земель шло частичное возвращение государством конфискованных после 1802 г. частных земель.
Во второй половине 20-х годов продолжается процесс полного уравнения налоговых ставок с некоторых категорий непосредственно управляемых государством и общинных земель.
Так, в Биньдине в 1826 г. с земель жуонг чай стали взимать налоги, равные налогам с общинных полей. В 1835 г. часть культовых земель, данных семьям двух высших чиновников эпохи Зя Лонга, была переведена в категорию общинных земель. Семьи чиновников были компенсированы деньгами. Наконец, в 1836 г. все непосредственно управляемые государством земли куан дьен и куан тхо в Куангчи были переведены в категорию общинных земель. В 1839 г. при конфискации половины частных земель в Биньдине и переводе их в категорию общинных полей заодно в эту же категорию были переведены все земли, непосредственно управляемые государством, что значительно сократило налоговые поступления в провинции.
Обращает на себя внимание тот факт, что полный перевод непосредственно управляемых государством земель в общинные и соответственное уравнение налоговых ставок были произведены лишь в двух провинциях с наименее плодородной землей — в Куангчи и Биньдине. По всей вероятности, здесь невозможна была повышенная эксплуатация зависимого крестьянства. Не выдерживая тяжелого налогового гнета, крестьяне разбегались, и у государства не было сил вернуть их на землю.
Более стабильное положение государственных зависимых в других провинциях может быть объяснено тем, что там были урожайные земли, из которых непосредственно управляемые государством занимали самые плодородные места. На большей части территории Вьетнама налоговые ставки на непосредственно управляемых государством землях не были прямо уравнены со ставками с общинных земель, но постоянно продолжалось снижение налогов с них. Одной из первых акций Тхиеу Чи после занятия престола было снижение налогов с непосредственно управляемых земель на 50% в Тхыатхиен в 1841 г. В 1846 г. один из высших чиновников, Нгуен Кхак Туан, предложил унифицировать налоги со всех непосредственно управляемых государством общинных и частных земель, сведя все налогообложение к ставкам с общинных и частных земель. Предложение было очень решительным и вследствие этого было отклонено. Но сам факт свидетельствует о том, что вопрос об унификации налогообложения уже назрел.
Обращает на себя внимание тот факт, что, несмотря на снижение налоговых ставок с непосредственно управляемой государственной земли на 20—30% в центре в 1821 г. и повторное снижение тех же ставок на 50% в столичном районе, в 1841 г. общий уровень их оставался очень высоким и в 1846 г. достигал на некоторых полях 245 тхангов с 1 мау.
В 1848 г. пришедший к власти Ты Дык вновь снизил налоги на некоторые категории непосредственно управляемых государством земель: чай куан, дьен чанг, чай конг, дон дьен конг, а также на земли зависимых, которые не подпали под общее снижение налогов по случаю воцарения нового монарха. Несмотря на предложения реалистически мыслящего чиновничества избавить зависимых крестьян от наиболее жестких форм налогового гнета, феодальное вьетнамское государство не отказалось от дополнительного, хотя и не совсем надежного источника доходов.
Вьетнамское государство вступило во вторую половину XIX в., отягощенное высокооблагаемыми казенными землями и неполноправными государственными зависимыми.
4. Известно, что на разных этапах своей истории вьетнамское государство предпринимало организацию освоения целинных земель. В первой половине XIX в. такое освоение осуществлялось солдатами, нсприписными крестьянами, осужденными преступниками и ссыльнопоселенцами, которым государство выдавало инвентарь, скот и ссуду, а также богачами — помещиками, имеющими возможность на свои деньги набрать крестьян.
Большое распространение получили дон дьены еще в период антитзйшонского сопротивления. Их организовывал Нгуен Фук Ань для снабжения продовольствием своих солдат в 1785 г. в Сиаме, куда он бежал после поражения от Тэйшонов. После организации нгуеновской администрации в Зядине особое распространение получили созданные в 1790 г. специальные дон дьены, в которые набирались крестьяне, обязанные платить высокий налог— 6 хоков риса с человека. Во главе таких дон дьенов чаще всего стояли состоятельные люди из местных помещиков, которые могли на свои средства набрать более 10 крестьян. В этом случае они получали чин управляющего (кай чай), имели право выписываться из списков деревни, освобождались от повинностей и теряли всякую связь с общиной. На протяжении 12 лет этот вид специальных дон дьенов, которые фактически являлись поместьями, играл наиболее существенную роль в обеспечении армии рисом. Наряду с этим существовали дон диены, в которых работали солдаты. Они были организованы в том же, 1790 г., но вскоре почти все войска были брошены на борьбу с Тэйшонами. В 1789 г. были созданы дон дьены из неприписных крестьян, которые снабжались государственным инвентарем, скотом и ссудой. Все это они должны были вернуть после сбора урожая. Во главе таких дон дьенов стояли чиновники (дьен туат), в обязанность которых входило снабжение армии продовольствием[29].
В 1802 г. Зя Лонг освободил всех крестьян дон диенов от налогов на пять лет, начиная с 1803 г.[30]. Затем налоги были снижены на 2/3 и составили 4 хока. В дальнейшем налоги с дон дье-нов постоянно снижались, колеблясь от 2 до 3 хоков с человека. Все это усилило приток крестьян в дон дьены. В 1814 г. число крестьян в дон диенах вместе с промысловиками и домашними ремесленниками приблизилось к десяти тысячам, и из них стали набирать в солдаты каждого третьего[31]. Поселение дон дьенов не рассматривалось как община, его жители превратились, по существу, в лично-зависимых по отношению к организовавшему их набор помещику. Увеличение числа лично-зависимых крестьян дон дьенов очень обеспокоило Минь Манга, резко настроенного против поместного землевладения. В 1821 г. он обратился к Ле Ван Зюету с запросом по поводу того, почему в Зядине количество людей в дон диенах растет, а число приписных крестьян в списках деревень не увеличивается. Губернатор Зядиня вынужден был оправдывать наличие дон диенов большим количеством неприписных и бродяг, которым в случае отсутствия дон диенов некуда будет деться. В конце концов губернатор вынужден был установить новый порядок организации дон диенов, при котором уход в дон диен был возможен только в том случае, если против выписки крестьян из деревень не возражали деревенские власти[32]. Естественно, это несколько затрудняло организацию новых поместий, но в условиях почти полного отсутствия фонда общинных земель на юге и слабой круговой поруки уход крестьян из деревень мало сказывался на экономическом положении оставшихся, плативших налоги со своих частных земель. Поэтому особых возражений у властей деревенских общин не должно было возникать. У Минь Манга, мыслившего категориями старой деревни, с преобладанием общинных земель, такой порядок не вызвал возражений.
В Центральном Вьетнаме в 20-х годах продолжалась обработка земли солдатами, которые оставляли себе часть урожая лишь на пропитание, а все остальное сдавали государству[33]. Все просьбы провинциальной администрации перевести их на фиксированный налог наталкивались на сопротивление Минь Манга, и они продолжали вносить в казну половину урожая.
В 1828 г. с идеей создания на севере зоань диенов из бедняков, обрабатывающих заброшенные земли, выступил Нгуен Конг Чы. Уже в 10-х годах оставленные крестьянские земли там обрабатывали солдаты, которые должны были их вернуть по первому требованию возвращавшихся беглых крестьян. По плану Нгуен Конг Чы зоань диены конца 20-х годов на севере, состоявшие из безземельного крестьянства, должны были получить государственную субсидию, скот, инвентарь. Кроме этого после превращения из заброшенных в пахотные обработанные земли получали освобождение от налога на три года, а затем облагались налогом по ставкам с частной земли, однако не могли отчуждаться. План был одобрен, и в 1828 г. начата реализация широкой программы по созданию 71 поселения на заброшенных землях Намдиня. 2350 бедняков должны были обработать 18970 мау земли, из которых должен был быть создан уезд Тиенхай. Однако не все земли, считавшиеся заброшенными, в действительности были таковыми. Часть из них скрывали от налогообложения намдиньские помещики, которые в 1829 г. дали Нгуен Конг Чы взятку за то, чтобы он оставил им часть этих «заброшенных» земель. Нгуен Конг Чы подал на помещиков в суд Бактханя. Однако чиновники севера встали на сторону помещиков и обвинили в нечестности самого Чы. Лишь императору удалось «восстановить справедливость»: оправдав Нгуен Конг Чы, он приказал наказать помещиков[34]. Но и Нгуен Конг Чы был отозван в столицу, и вскоре освоенные земли в Намдине стали снова забрасываться. В 1832 г. Нгуен Конг Чы, уже как генерал-губернатор Хайзыонга и Куангиена, занялся созданием дон диенов в Куангиене. Здесь заброшенную землю должны были обрабатывать на средства государства местные солдаты, которые после сбора урожая должны были вносить в казну 2/3 собранного риса[35]. После превращения заброшенной земли в пахотную она должна была передаваться в обработку крестьянам: с условием уплаты налога по ставкам с общинной земли. Освоение заброшенных земель на севере с его малоземельем шло архаическими методами и продвигалось с трудом. Основным направлением приложения усилий была не столько борьба с природой, сколько настоящее сражение с помещиками, которые скрывали обрабатываемую землю от налогов и записывали ее как заброшенную. В связи с этим деятельность Нгуен Конг Чы приобрела: ярко выраженный социальный характер и была направлена против богатых землевладельцев севера.
По-иному развивалось освоение целинных земель на юге, где земли было много. Однако и здесь в 20-х годах свободная колонизация целины, организованная состоятельными людьми — кай чай (управляющими поселений колонистов), а в действительности — распорядителями больших государственных имений, претерпела известную метаморфозу. В 1822 г., очевидно по указу из Хюэ, все дон дьены, состоящие из 248 поселений колонистов общей численностью 9630 человек, были переведены на полувоенное положение. 48 главных управляющих получили освобождение от подушных налогов и поземельных податей. Основная масса сельскохозяйственных работников в дон дьенах солдатами считалась лишь условно и вносила подушный налог—1 куан 5 тиенов и плату за освобождение от трудовых повинностей — 2 хока риса. Некоторые категории крестьян дон диенов платили за освобождение от трудовых работ в денежной форме. Однако с начала 30-х годов солдаты дон диенов начинают все чаще использоваться для участия в пограничных военных конфликтах и на трудовых работах. В связи с этим они периодически освобождались от подушных налогов.
Поземельные же подати постепенно увеличивались и в 1831 г. составили 2 хока 15 тхангов[36]. С 1830 г. осужденных преступников стали посылать на освоение целинных земель, снабжая инвентарем и освобождая от налогов за землю на три года. Предложение Нгуен Конг Чы послать всех ссыльных на юг не встретило поддержки в Хюэ, и они были разосланы по всей стране, кроме долинного севера, но часть все же попала на юг: в Виньтхань, Динь-тыонг и Хатиен.
После восстания Ле Ван Кхоя и вмешательства государства в аграрную структуру Зядиня дон диены начали приходить в упадок. В 1840 г. часть земель под дон диенами южнее Кханьхоа была передана преступникам и ссыльнопоселенцам, обязанным вносить в казну половину урожая, а то, что они не могли обработать, отдавалось крестьянам с условием уплаты налогов по ставкам с общинной земли. Особенно интенсивно осваивались поля в Биенхоа и Анзянге. В 1840 г. были произведены награждения солдат на юге за освоение земли[37].
Конец дон диенов этого типа на юге наступил очень скоро. С приходом к власти нового монарха, Тхиеу Чи, уже в 1841 г. значительная часть дон диенов как на севере, так и на юге была взята у солдат и передана крестьянам с условием уплаты налогов по ставкам с общинной земли. Когда в 1844 г. император предложил Ле Ван Фу снова восстановить дон диены в Зядине и Биенхоа, тот сказал, что все население дон диенов разбежалось[38].
В 1845 г. были установлены новые правила освоения земель в Намки. Основная ответственность ложилась при этом не на дон дьены, а на государственных чиновников фу и хюенов, а также на общинное самоуправление деревень. Но в 1848 г. получившим силу закона докладом Нгуен Данг Зяя вместе с группой чиновников этот указ был отменен[39].
В результате бурной политической борьбы «реалистов» и консерваторов по вопросам экономики в 1853 г. была предпринята попытка снова возродить систему освоения земель в Намки при помощи дон диенов. Это мероприятие было связано с именем наместника юга Нгуен Чи Фыонга, который при организации системы дон диенов в Намки учел опыт эпохи Зя Лонга, что незамедлительно дало экономический эффект. В 1854 г. было объявлено, что те люди, которые наберут бедных, беглых и неприписных крестьян, могут основывать отдельные деревни. Такой набор могли производить только богачи, так как для этого нужны были немалые средства. В случае создания отдельных деревень организаторы их освобождались от подушных налогов, военной службы и общественных работ на пять лет. Наряду с этим к освоению целины привлекались преступники. Такая политика встретила сопротивление консервативно настроенного чиновничества. Один из его представителей обвинил Нгуен Чи Фыонга в том, что в результате проведения такой политики бедные начинают грабить, преступники разбегаются, а приписные крестьяне живут на стороне[40]. В действительности же организация дон диенов типа времени Зя Лонга моментально вызвала приток в них бедных приписных крестьян, как в былые времена. Практика Нгуен Чи Фыонга была одобрена Ты Дыком, а обвинение с него снято. Уже в 1856 г. император разрешил выписать из списков общин 13800 крестьян, которые перешли осваивать целину в дон диенах[41]. Рост дон диенов происходил в основном за счет деревенской бедноты в общине, которую еще так недавно пытался воссоздать на юге Минь Манг. В 1857 г. Нгуен Чи Фыонг рассказал на приеме у императора о значительных успехах освоения целины путем организации дон диенов нового типа. Однако французское вторжение сорвало мероприятия по организации дон диенов, так как все силы вьетнамского государства были брошены на борьбу с интервентами.
5. Одним из основных социальных конфликтов первой половины XIX в. был конфликт между старыми служилыми феодалами-чиновниками и уже претендующими на политическое признание поместными феодалами. Основой политической власти служилых феодалов являлась экономическая база в виде государственной земельной собственности. Количественно основную часть государственной земельной собственности составляла земля, находившаяся во владении общины, на которую государство имело верховное право собственности в полном объеме. Политическими противниками феодального служилого сословия были помещики-землевладельцы, обладавшие частной земельной собственностью и получавшие земельную ренту. Борьба осложнялась тем, что часто служилые феодалы одновременно являлись и частными землевладельцами. На верхних уровнях чиновничьей иерархии служилые феодалы в большей степени зависели от чиновничьего жалованья, на низших — меньше. Поэтому политический импульс начала века — благосклонное отношение к частной земельной собственности — исходил от военных чиновников, в недавнем прошлом зядиньских помещиков, часто шедших в бой со своими дружинами, состоящими из набранных приписных или неприписных крестьян (тхуок киен), которые скорее всего были их зависимыми.
Различное отношение феодального государства на протяжении первой половины XIX в. к общинному и частному землевладению определялось тем политическим влиянием, которым пользовались служилые и поместные феодалы. Проследив политику государства по отношению к этим двум видам землевладения, можно оценить и изменение социальной базы государства на протяжении полувека. Еще до окончательного разгрома Тэйшонов на севере в 1802 г. были отменены все налоги на военные нужды, которые взимались с частных землевладельцев в Зядине. Вскоре на 1/3 были снижены подушные налоги всем зядиньцам, а также натуральные подати с крестьян дон диенов. Крестьяне пришлых дворов получили налоговые льготы наряду с крестьянами основных дворов. Перед походом на север Зя Лонг специально обратился с воззванием к помещикам — общинным старостам (хао мук),— в котором обещал им должностные посты в случае поддержки. За поимку Тэйшонов предоставлялись земля, характер которой был очень близок к частной, и зависимые крестьяне[42]. В инструкции для действия войск на севере тоже упоминалось прежде всего привлечение на свою сторону общинных старост-помещиков.
Сразу же после прихода к власти община стала интересовать Зя Лонга, во-первых, с точки зрения сбора налогов, а во-вторых, с точки зрения наделения солдат, а не чиновников земельным жалованием из фонда общинной земли. Уже в 1802 г. было приказано выдать солдатам земельное жалование в размере 1 мау, а также земельный пай в столичной провинции Куангдык. Именно поэтому был издан приказ, запрещающий продажу общинной земли. В 1803 г. было установлено налогообложение общинных и частных земель.
На севере, где общинное землевладение занимало господствующие позиции, налоговые ставки с общинных и частных земель были различны. В долинных провинциях и Тханьхоа — Нгеане с общинных земель трех категорий взималось 120, 84 и 50 батов риса, с частных —40, 30 и 20 батов. На окраинных провинциях со 2-й и 3-й категорий общинных земель собирали налоги в 42 и 25 батов риса, с 1, 2, 3-й категорий частных земель взимали 20, 15 и 10 батов[43]. Между общинными и частными землями существовало четкое различие. С общинных земель государство получало ренту-налог, затем отделенная рента в централизованном порядке через жалованье перераспределялась между всем сословием служилых феодалов. С частных земель севера государство взимало только налог, а рента доставалась владельцу.
Иной была картина в Центральном Вьетнаме. Здесь государственный налог дифференцированно взимался лишь в зависимости от категорий земли — 40, 30 и 20 тхангов. Налогообложение общинных и частных земель ничем не различалось. Пониженное налогообложение общинных земель в центре по сравнению с таковым на севере было связано с традиционным налогообложением в «старых владениях» Нгуенов, вызванным слабой внутренней структурой общины. При столь малом фонде общинных земель в случае повышения налогообложения из центра было легче бежать на более свободный юг; поэтому государство вынуждено было меньше давить на общинного крестьянина. Основная масса крестьян здесь, как и помещики, имела частные земли. Частных земель здесь в то время было уже так много, что их пониженное по сравнению с общинными налогообложение наносило бы большой финансовый ущерб государству, поскольку дополнительные льготы достались бы в значительной степени крестьянам. Поэтому в центре крестьяне платили ренту-налог как с общинных, так и с частных земель, а помещики, используя свое административное положение лай зитей, укрывали свои земли от налогов и регулярно присваивали себе ренту не только с частных, но и с общинных земель. В то же время общинных земель было в центре так мало, что их пониженное налогообложение особого ущерба государству не приносило. В некоторых провинциях общинной земли было настолько мало, что ее не хватало даже на жалование солдатам. Недаром на всем протяжении первой половины XIX в. вопрос о наделении солдат жалованием из фондов общины был одним из самых острых.
В период существования паевой системы земельного жалования чиновничества из фондов общины до 1839 г. феодальная рента в центре взималась, очевидно, не только помещиками — лай зитями, но и служилыми феодалами за счет эксплуатации зависимых крестьян, которых сажали на общинный пай чиновника. С общинных земель, используемых таким образом, чиновничество получало ренту путем усиленной эксплуатации крестьянства, так как чиновничество захватывало лучшую землю, имея право выбирать место своего пая первыми. Именно поэтому с общинных земель Центрального Вьетнама, как и с частных, в первой половине XIX в. государство тоже стало получать только налог, а феодальная рента присваивалась помещиками — лай зитями и чиновниками внутри общины, владевшими большим количеством общинной земли. После перевода в 1818 г. чиновничества на денежное жалованье с сохранением общинного пая, а затем только на денежное жалованье в 1839 г. служилый феодал был отделен от землевладения и превратился в платного государственного служащего. Как таковой, он уже получал жалованье не в виде ренты, а в виде части государственного дохода. Земельную ренту он мог получать уже только как помещик с той частной земли, которую приобретал тем или иным способом.
Таким образом, с начала XIX в. происходит трансформация характера общинного землевладения в центре Вьетнама. С общинных земель уже взимается только налог, а феодальная рента либо присваивается служилыми феодалами внутри общины (как это было до 1839 г.), либо попадает в руки солдат, общинных старост и общинной верхушки, эксплуатирующих как рядовых общинников-арендаторов, так и наемных работников и зависимых крестьян. Общинное землевладение в Центральном Вьетнаме носило двойственный характер: с одной стороны, общинная земля была неотчуждаема, что лишало ее характера частной собственности и формально делало собственностью всего коллектива, с другой стороны, ренту с нее получали общинная верхушка, солдаты и до 1839 г. чиновники, использующие в качестве зависимых и батраков неприписное и общинное крестьянство. Прежний характер общинное владение сохраняло в основном при наделении солдат жалованием. Несмотря на то что налогообложение частных земель в центре было выше, чем в целом на севере, но так как земли у чиновника центра было значительно больше, чем на севере, то ренту с общего количества своей земли центральный помещик получал большую, чем северный.
В 1803 г. не был указан размер налогообложения на юге Вьетнама. Было упомянуто только, что оно остается таким же, как и ранее. Существенно, что применительно к югу не говорилось о делении на общинную и частную землю; вся земля делилась только на долинную и горную. Налоги взимались только по этим категориям. Фактически почти вся земля в Намки была частной (и крестьянская и помещичья), так как была освоена после издания указа о превращении всех пустующих земель после их обработки в частные.
Как же складывалась аграрная политика в отношении этих категорий земель? В 1803 г. группа чиновников во главе с Нгуен Ван Тханем подала доклад с предложением оставить на севере 30% частной земли из имеющейся, а остальную передать в общину[44]. Зя Лонг отверг этот проект, обещав обсудить его в будущем. Его интересовало использование уже имеющейся общинной земли, купля-продажа которой была им запрещена. Поэтому Зя Лонг определил в 1804 г. получателей паев общинной земли, в число которых были втиснуты почти все социальные группы Вьетнама.
Прежде всего эту землю получали все чиновники от 1-го до-9-го ранга, причем чиновники высшего ранга получали этой земли более чем в 2 раза больше, чем низшего (18 паев и 8 паев).
Получили общинную землю все категории солдат: гвардия — 9 паев, войска Нгеана и Тханьхоа, войска севера — по 8,5 пая, провинциальные войска — 8 паев, зависимые солдаты и ремесленники — по 7 паев, полноправные крестьяне — по 6,5 пая, молодые, пожилые и больные крестьяне — по 5,5 пая, старики, «наемные» и бедные — по 4,5 пая, малорослые, калеки и физически неполноценные — по 4 пая, сироты и вдовы — по 3 пая[45].
Распределение земли в общине не могло удовлетворить нужд всех тех социальных слоев, которым эта земля полагалась. Да государство на это и не рассчитывало. К примеру, полноправные крестьяне получили лишь на 2 пая больше, чем «наемные», бедные и старики, но должны были платить подушные налоги от 1 куана 6 тиенов до 1 куана 2 тиенов, в то время как «наемные», бедные и старики вообще освобождались от подушных налогов. Кроме того, полноправные крестьяне пришлых дворов вообще не имели права на общинную землю, а подушные налоги должны были платить почти как крестьяне основных дворов — от 1 куана 4 тиенов до 1 куана. Следовательно, не величина земельного пая определяла экономическое положение человека, исходя из которого он должен был платить подушный налог государству. Экономическое положение крестьянина определялось его внеобщинными доходами — частной землей, экономическое положение чиновника — его жалованьем. В 1803 г. некоторая часть чиновничества севера была переведена на жалованье. С 1818 г. все чиновничество получало денежное жалованье[46]. В наихудшем положении оказались солдаты. Перевести почти стотысячную армию полностью на денежное жалованье было невозможно. Поэтому кроме снабжения одеждой и денежного жалованья в 1 куан, а также общинного пая им было установлено еще и земельное жалование из фондов общинных земель. Но именно этого жалования община и не могла дать солдатам: ей не хватало фондов земли этой категории.
В 1805 г. Зя Лонг, не рассчитав возможностей выдачи земли в общинах, положенной солдатам, но захваченной «множеством мелких служащих, которые ею незаконно пользуются», приказал выдать земельное жалование всем солдатам страны, указав, что «чиновники и мелкие служащие не имеют права им пользоваться»[47]. Земля, которая полагалась солдатам за службу, была в значительной мере захвачена должностными лицами деревни, общины, волости, мелкими провинциальными чиновниками. Значительная доля была превращена в поместные владения. Естественно, для всей армии ее не хватало. Поэтому уже в 1806 г. основная часть регулярной армии была лишена права на земельные наделы из фонда общинных земель, предназначенных в жалование солдатам. Только несколько подразделений гвардии получили по 1 мау на человека из фондов общинного земельного жалования солдатам. Даже некоторым категориям столичных солдат и войск из Нгеана и Тханьхоа земли не досталось, но было официально разрешено иметь одного зависимого из числа неприписных крестьян, который освобождался от трудовых работ и вносил налог по категории военнообязанных[48].
В конце 1800-х годов вопрос о наделении солдат земельным жалованием приобретает особую остроту, так как рассматривается в русле требований консерваторов вернуться к старым добрым временам. В 1809 г. начальник отдела юстиции Бактханя подал доклад с предложениями выделить солдатам в жалование по 5 мау земли из общинного фонда: «Если не хватит земли в деревне, взять в соседней деревне. Если не хватит земли в хюене, взять в соседнем хюене». Вынужденный идти на частичные уступки консервативным лидерам, а главным образом не имея возможности компенсировать солдат достаточным денежным жалованьем, Зя Лонг установил земельное жалование войску. Конечно, о 5 мау на одного солдата, потребованных Фам Чи Дангом, речи быть не могло. Гвардия, столичные войска и дворцовые отряды получили по 1 мау, войска Нгеана и Тханьхоа — по 9, северяне — по 8 мау[49]. Таким образом был частично решен вопрос о наделении солдат земельным жалованием.
Итак, через старый механизм общины в 1803—1804 гг. не было возможности удовлетворить нужды в земле многих социальных слоев вьетнамского позднефеодального общества. Общинные земли играли все меньшую роль в обеспечении господствующего класса феодалов. Наоборот, крестьянское землевладение даже в Центральном Вьетнаме начало приобретать характерные черты частного землевладения, что выразилось в официальном отделении налога от ренты.
Общинные земли не могли прокормить и солдат. Крестьяне основных дворов лишь одной ногой стояли на общинной земле, крестьяне пришлых дворов вообще не имели к ней никакого отношения. Община еще могла земельными наделами кое-как поддержать стариков, бедняков, наемных, калек, малорослых, вдов и сирот, но функционировать как полноценный экономический механизм она уже не могла. Нужды и требования всех классов и социальных групп явно не могли разрешиться в рамках общины как экономической ячейки и получали реализацию вне ее (эксплуатация частных земель, купля-продажа земли, цена которой в 1814 г. достигала 200 куанов за 1 мау, производство на рынок и т. д.). В 10-х годах государство и не пыталось восстановить экономическую мощь общины, но с приходом к власти Минь Манга и усилением консервативных элементов в правительстве начинается новый этап — попытка укрепить общинное землевладение.
Новый император, Минь Манг, начал с того, что установил в 1820 г. выдачу гвардии 9 паев и 1 мау земли на жалование из общинных земельных фондов[50]. Всей армии земли предоставлено не было. Скорее всего это было связано с тем, что в начале 20-х годов Минь Манг мог распоряжаться лишь в центре, так как на юге и на севере находилась оппозиционно настроенная администрация Ле Ван Зюета и Ле Тята. В 1821 г. императором было отвергнуто предложение об увеличении солдатам жалованья во время прохождения действительной службы, так как Минь Манг твердо решил наделить всех солдат землей. Предоставление земли всем солдатам затянулось до 1831 г., когда резко усилились консервативные тенденции по всей стране. Тогда гвардейцы и столичные войска получили 9 паев и 1 мау в жалование, солдаты Тханьхоа и Нгеана — 8 паев и 9 шао, провинциальные солдаты — 7 паев и 8—7 шао на жалование.
С конца 20-х годов, после смерти Ле Тята, начинается преследование помещиков и наступление на частное землевладение.
В 1828 г. Нгуен Конг Чы подал доклад, в котором обрушился на помещиков (тхо хао). Он обвинял их в том, что они «постоянно захватывают в аренду общинные земли и обогащаются, а беднякам некуда жаловаться». Нгуен Конг Чы четко определял основного эксплуататора крестьян и виновника его бедственного положения: «Ранее при обсуждении дел люди сваливали ошибки на чиновников, но не понимали, что большая часть (бед. — Ред.) происходит из-за помещиков. Вред (беднякам. — Ред.) из-за чиновника на 10—20%, а из-за помещика на 80—90%»[51]. Обладая всей полнотой власти в общине, помещики «скрывали от налогообложения общинников и обрабатываемые земли: тысячи мау земли не облагались налогами, лишь обогащая карманы помещиков, сотни налогоплательщиков не вносятся в списки, лишь выполняя повинности в пользу помещиков». Чтобы прекратить захват помещиками общинных земель и превращение свободных крестьян в зависимых, Нгуен Конг Чы предлагал предать нескольких человек закону и запретить «обычай аренды общинной земли». Однако советники императора встретили это предложение с неодобрением. Не решаясь отменить закон об аренде общинной земли сроком на три года, установленный еще в начале века, при Зя Лонге, они предложили лишь следить за соблюдением этого срока и препятствовать его продлению и захвату общинной земли. Очень ясно было сформулировано бессилие правительства перед самовластием помещиков в деревне: «Если совсем запретить аренду общинной земли, то богачи все равно добудут себе средства, это им не составит труда, а беднякам не миновать невзгод»[52]. Даже консервативное чиновничество в конце 30-х годов понимало, что оно не может ничего изменить в сложившихся социальных отношениях в деревне, так как для этого необходимо восстановить архаическое общинное землевладение. Отговариваясь формальными заявлениями о необходимости препятствовать захвату общинных земель в деревне, столичная администрация, по существу, способствовала своим невмешательством развитию этого процесса. В конце 20-х годов и Минь Манг еще разделял эту точку зрения. Он даже несколько осадил Нгуен Конг Чы, указав ему, что «не надо прибегать к жестокости» при обмере укрываемых помещиками от налогообложения земель[53]. В 1829 г. была полностью отвергнута программа Нгуен Конг Чы по восстановлению общины, включающая создание общинных зерновых складов, общинных конфуцианских школ и т. д.
В 1829 г. произошел знаменитый инцидент с попыткой помещиков подкупить Нгуен Конг Чы и обвинение его бактханьской администрацией в нечестности. Лишь император оправдал дея тельного консерватора. В 1829 г. начались массовые репрессии в отношении бактханьской администрации, в основном созданной Ле Тятом. Генерал-губернатор Чыонг Ван Минь был отдан в солдаты, расправляясь с массой старых соратников Ле Тята, император не пощадил и своего ставленника. В начале 30-х годов продолжал усиливаться захват помещиками заброшенных общинных и частных земель, и государство поощряло их в этом, ставя лишь условием обязательную уплату земельных налогов.
Если не считать отдельной инициативы Нгуен Конг Чы в 1828 г., то можно полагать, что вмешательство государства в дела общины с целью ее «восстановления» началось в 1831 г., когда чиновникам Ниньбиня было приказано исправить неправильно записанные категории земель в списках налогообложения[54]. Наступление на поместное землевладение велось довольно медленно. На юге еще губернаторствовал Ле Ван Зюет, и Минь Манг не мог чувствовать себя хозяином во всей стране. Даже после смерти Ле Ван Зюета в ходе восстания Ле Ван Кхоя он отвергает консервативное предложение начальника налогового управления Хайзыонга выдавать солдатам по 5 мау в жалование из фондов общинных земель.
В это же время продолжается и другая линия в отношении деревни. В 1834 г. Нгуен Данг Зяй подал доклад с предложением выдвигать на должности начальников тонгов (волостей) состоятельных людей и помещиков (хао хыу) и за успехи награждать их[55]. Император приказал придерживаться многоступенчатых выборов: общинный совет—староста общины — помощник начальника тонга — начальник тонга. В результате начальниками тонгов все равно становились помещики, но система, предложенная Зяем, была значительно проще и предусматривала большую заинтересованность помещиков в успешном ведении дел в деревне. Несмотря на то что это мероприятие было предложено Зяем в момент крайней опасности для властей в Хюе, когда и север и юг полыхали в огне восстаний, и было направлено прежде всего для организации помещичьих дружин для борьбы с восставшими, император отклонил это предложение.
После разгрома восстания Ле Ван Кхоя началась социальная реакция, которая прежде всего сказалась на вмешательстве государства в аграрную структуру деревни.
Сначала решено было навести порядок в Зядине. В 1836 г. на юг был послан наместником Чыонг Данг Куэ, который должен был прежде всего изменить там аграрную структуру. Затем он приехал в Зядинь и тут же принялся за обмер земли. У обмера земли в Зядине были свои противники, например начальник налогового управления Виньлонга Чыонг Ван Уиен[56]. Однако Чыонг Данг Куэ настоял на своем, и аграрная структура Зядиня претерпела существенные изменения.
Ранее на юге не было общевьетнамских мер измерения площади земель: мау и шао. Существовали тхыа, шо, зай и тхоань. Есть основания считать, что тхыа, шо и зай не являлись мерами площадей, а представляли собой определенные виды земельных владений. Об этом свидетельствует сам Чыонг Данг Куэ: «Есть места, ранее называвшиеся 1 тхыа, но такие длинные, широкие и извилистые, что лишь за полдня дойдешь до конца». Такие поместья делились на несколько участков, число которых достигало нескольких десятков, и передавались зависимым крестьянам и арендаторам. Зависимые и арендаторы платили высокую продуктовую ренту. Описывая процесс захвата помещиками земли, Чыонг Данг Куэ докладывал: «Помещики, опираясь на силу, захватывают (земли.— Авт.), у бедняков нет земли, даже чтобы воткнуть шило». Безземельные бедняки вынуждены были идти в зависимые к помещикам: «Есть люди в деревне, которые захватили землю у других общин, местные бедняки вынуждены занимать у них землю, обрабатывать ее и жить на ней». В зависимость к помещикам попадали целые деревни, у которых не было не только своей пахотной земли, но даже деревенской территории для застройки, и они вынуждены были покупать землю под деревенскую территорию у соседних деревень. Но и после такой покупки эта приобретенная земля не считалась официально деревней и они продолжали «жить на чужбине», так как находились в зависимости от помещиков. Бывало, что у помещика было в зависимости несколько деревень, которые не имели даже и купленной земли, а находились на земле хозяина. Зависимые могли жить и разрозненно, в разных деревнях[57]. Степени личной и экономической зависимости этих крестьян были различными.
В результате перемера полей по общевьетнамским эталонам; 20197 шо и 13 зай были превращены в 629611 мау. С горных полей стали взимать 23 тханга с 1 мау, с долинных — 26 тхангов. Было введено разделение на частные и общинные земли. В общинные земли включались все земли, ранее непосредственно-управляемые государством (за некоторыми исключениями), а также земли, передаваемые для совместной обработки всей общине; частными землями объявлялись индивидуально обрабатываемые земли крестьян и помещиков. Налоговые ставки с обеих, категорий земли не различались. Отсутствие категорий плодородности при учете налогообложения было выгодно прежде всего богатым землевладельцам, которые захватывали лучшие земли. Вместе с тем помещикам был нанесен чувствительный ущерб: земля, на которой жили их зависимые, невзирая на то, была ли она ими куплена или являлась собственностью помещика, становилась деревенской территорией, принадлежащей самой деревне (в том случае, если она принадлежала помещику, он терпел материальный ущерб). Помимо этого помещики официально лишались своих зависимых, объявляемых полноправными, а их поселки — деревнями свободных со своим управлением. Если зависимые жили в разных деревнях, то им предоставлялись целинные земли, которые они должны были обработать и создать общину со своим; списком крестьян. При перемере земли государственные органы делали все возможное, чтобы укрепить фонд общинных земель, хотя на налогообложении это не отражалось. В общинные земли превращались: а) заброшенные поля в случае их последующей обработки вне зависимости от того, весь ли участок земли был заброшен или только часть его; б) совместно всей деревней обрабатываемые земли; в) выморочные земли; г) часть земли бывшего Фиенана; д) отдельные участки в Диньтыонге и Зядине. В непосредственно управляемую государством землю было превращено лишь 75 мау.
Такое решительное наступление на помещика в Зядине могло быть предпринято лишь в результате вооруженной победы императора над югом после разгрома восстания Ле Ван Кхоя, когда помещик-южанин рассматривался как побежденный, который должен был заплатить за поражение контрибуцию отказом от доли своей частной собственности и зависимого крестьянства.
Резкое вмешательство в аграрную структуру юга вызвало массовое бегство крестьян; поэтому была разрешена аренда земли беглецов с немедленной передачей ее им после возвращения.
Перемер земли в Зядине привел к следующим результатам: значительному увеличению общинного владения; лишению помещиков части зависимого крестьянства; лишению помещиков части их земельной собственности (если на их земле компактно жили зависимые крестьяне, которые превращались в свободную общину); массовому бегству крестьянства, поскольку, формально освободив зависимых крестьян от помещичьей власти, государство никак не обеспечило их экономическую независимость от него. Крестьяне не получили пахотной земли, да и не хотели ее получать. Основной массой земли продолжали владеть помещики, и зависимые крестьяне снова возвращались в их имения. Но сам реали-затор перемера Чыонг Данг Куэ считал, что «теперь, когда перемерили землю, все люди обрабатывают свою часть и вносят налоги, а не эксплуатируются помещиками»[58]. Это вряд ли соответствовало действительности, так как уже в 1837 г. Хоанг Кюинь сообщил из Зядиня, что население бежит с такой силой, что чиновники, чтобы количество народа в списках общин не уменьшалось, вносят в них стариков 60—70 лет. В 1838 г. начальник судебного управления в Виньлонге признал провал борьбы с помещиками, сообщая, что богачи, используя труд бедняков, не спрашивают у них официальных документов, укрывают у себя всех, а начальники тонгов (волостей.— Авт.) никого не разоблачают, дело не удалось, не смогли изменить все до конца. В ответ император приказал «запретить всем помещикам, чиновникам и общинным старостам под страхом наказания укрывать у себя бродяг, не вписанных в списки общины. Если же таковых найдут, то следует тут же вносить в списки, выделять для обработки заброшенную землю и предоставлять место для жилья. Если же землевладельцы и богачи будут держать у себя укрывающихся от внесения в списки, то будут сурово наказаны. Власти тонга, хюена и фу в случае попустительства также будут делить с ними ответственность»[59].
Но эффекта эти меры не дали; в 1840 г. начальник налогового управления в Виньлонге снова сообщил, что в его провинции в одной деревне людей, имеющих земельные владения, лишь 20— 30%. Когда происходит набор в солдаты, то большинство людей ссылаются на то, что у них нет земли, чтобы не идти в армию. Кроме того, в провинции имелись люди, которые сами просили конфисковать у них землю для раздела между крестьянами общины, а крестьяне не хотели ее принимать. Это яркое свидетельство превосходства помещичьего землевладения над общинным ошеломило императора. Он явно ничего не понял и, высказав недоумение по поводу того, что крестьяне не хотят иметь землю для обработки («…доклад не разумный… если конфискуем частную собственность в общинную для раздачи, то крестьянам одна польза и никакого вреда»), снова обвинил во всем помещиков: «Разве не ли зити и помещики осмеливаются препятствовать и не дают крестьянам принимать землю для обработки?» Твердо веря в превосходство общинной формы землевладения над частной, император требовал поощрять добровольную передачу частной земли в. общинную: «Крестьянин существует землей, боится только, что захватившие землю не поделятся своей выгодой со всеми людьми»[60].
Новая администрация юга сперва начала проводить в жизнь идею конфискации частной земли. Уже в 1840 г. начальник налогового управления в Зядине, сообщая, что солдаты и общинники, бежали из-за того, что у них не было общинной земли (богачи захватывают сотни и тысячи мау, а у бедняков нет ни клочка земли), предложил конфисковать половину частной земли для превращения в общинные земли. Но император в секретном распоряжении, ссылаясь на то, что в Зядине много заброшенной земли, которую крестьяне не могут обработать, не одобрил общей конфискации частной земли. Он предложил довольно гибкую политику, направленную в конечном итоге не столько на ограничение поместного землевладения, сколько на увеличение общинного земельного фонда без конфискации там, где это было возможно. Очевидно, к этому времени он уже успел прочувствовать опыт эксперимента по конфискации частной земли в Биньдине в 1839 г. и понять его отрицательные последствия. Поэтому зядиньской администрации было указано в тех местах, где много заброшенной земли, заставлять крестьян ее обрабатывать, превращать в общинную землю и раздавать солдатам и крестьянам. Санкционируя конфискацию частной земли в принципе, он ограничивал это мероприятие лишь теми общинами, где ее настолько много, что тяжело обрабатывать. Разрешалось конфисковать от 30 до 50% земли, чиновники предостерегались от слишком крупных конфискаций, предполагалось также, что землевладельцы добровольно передадут землю. Действительно, через несколько месяцев 600— 700 человек передали 6—7 тыс. мау земли[61]. Средний размер передаваемой земли—10 мау с человека — заставляет предположить, что она была взята у помещиков, а они вряд ли добровольно отказывались от своей собственности. Несомненно также, что часть этой земли принадлежала крестьянам, которые сами отдавали свою землю и уходили работать на помещиков. Это были первые и последние конфискации частной земли в Намки для передачи общинам. С приходом к власти нового императора наступление на частных землевладельцев было остановлено. В 1844 г. были утверждены такие правила аренды земли, при которых государственные органы устранялись от контроля за этим процессом. Преемник Тхиеу Чи — Ты Дык даже подумывал о возвращении конфискованной частной земли.
Наиболее широко наступление на частное землевладение шло ие на юге, а в южной части Центрального Вьетнама. Сокращение общинных земель в Центральном Вьетнаме привело к тому, что в 1836 г. правительство вынуждено было сократить количество паев и объем земельного жалования, выдаваемого из фондов общины гвардии, столичным солдатам и солдатам из центра, с 9 паев и 1 мау до 8 паев и 9 шао. Солдатам из Нгеана, Тханьхоа и севера было оставлено столько же. Стремительное сокращение общинных земельных фондов в Центральном Вьетнаме заставило правительство, проводившее консервативную экономическую политику, имевшую целью восстановить жизнеспособность общины, пойти на решительные действия. Правительство в Хюэ понимало, что только воссоздание сильной общины может восстановить те архаические социальные отношения, которые были идеалом конфуцианских идеологов 30-х годов XIX в. и которые давно уже канули в Лету. Вместе с тем феодальное государство долго не решалось на беспрецедентный в истории Вьетнама акт — на конфискацию частной земельной собственности. Высшие служилые феодалы и сам монарх понимали, что помещику принадлежит власть в деревне, что враг силен и борьба будет трудной. Поэтому, когда в 1838 г. губернатор Биньдиня — Фуиена Ву Суан Кан подал доклад с предложением ограничить частное владение в Биньдине 5 мау на человека, а остальное конфисковать и превратить в общинную землю, эта инициатива была встречена с недоверием и отклонена[62]. На доклад, в котором Ву Суан Кан сообщал, что в Биньдине на 5 тыс. мау общинной земли приходилось 17 тыс. мау частной земли (хотя, по переписи 1819 г., в провинции было 85900 мау земли), император ответил: «В древние времена распределяли землю крестьянам, чтобы они жили с постоянным имуществом и постоянным сердцем, поистине хорошее намерение, но по сравнению с сегодняшним днем в древности дела были другие, со времени отмены правила урезания полей в эпоху Цинь на протяжении династий Хань, Тан, Юань и далее не повторяли этого, так как, говоря кратко, времена другие и эпохи другие, а если делали, то все равно ничего не выходило. К тому же частная земля является собственностью, передающейся из поколения в поколение в течение долгих годов; если сейчас без всякой причины урежем личное имущество, то людям будет трудно добыть себе средства к существованию. Тогда, по всей вероятности, души людей не будут спокойны, а если все изменим разом, боюсь, не увидим пользы, а беспокойство причиним безмерное. Поистине этого нельзя делать»[63].
Однако в следующем, 1839 г. в Хюэ намечается сдвиг по этому вопросу, и Ву Суан Кан вызывается в столицу. Он докладывает императору аграрную ситуацию в Биньдине: земли по плодородности не уступают зядиньским (с которых можно ежегодно собирать два урожая), являются частными, помещики захватывают по 100—200 мау, а беднякам не остается ни клочка, и они всю жизнь работают на богачей. Затем идут его предложения: оставить богачам 10—20% земли в собственность, а 80—90% распределить между солдатами, крестьянами и бедняками. Однако и на этот раз император не принял никаких конкретных мер, заявив, что слова Ву Суан Кана очень хороши, но если сейчас без причины взять землю у богачей, то все они будут недовольны и станут сетовать, тогда их никакими словами не успокоишь. Император прекрасно понимал, что изъятие частной земельной собственности чревато новым восстанием типа зядиньского восстания Ле Ван Кхоя. Минь Манг охотно пошел бы на выкуп земли у помещиков, чтобы дать земельное жалование армии, но в казне денег на выкуп земли не хватало: «Если платить деньгами по цене, то разве так много земли в провинции выкупишь?» Сравнив это мероприятие с изменением правил ношения одежды, только что реализованным на севере, Минь Манг назначил Ву Суан Кана на должность главы ведомства юстиции и одновременно главы цензората[64].
Проект Ву Суан Кана был передан на рассмотрение ведомства финансов, а затем на совместное обсуждение всех шести ведомств, которые выработали план конфискации частных земель в Биньдине. Этот план был значительно мягче тех мер, которые предложил Ву Суан Кан. Во-первых, в тех общинах и деревнях, где частной земли было меньше, чем общинной, либо там, где частная земля была равной общинной, она не подлежала конфискации. Во-вторых, лишь там, где частной земли было больше, чем общинной, только половина ее, а не 80—90%, как предлагал Ву Суан Кан, подлежала конфискации.
Снова, как и на юге, предусматривались специальные меры в отношении зависимых крестьян, не имеющих своих земель ни под домами, ни под пашнями. Если они не имели ни того, ни другого либо имели землю под домами, но не имели под пашнями либо людей было много, а земли под пашнями мало, то из ближайших мест им должна была быть выделена общинная земля[65]. Помещики должны были лишиться своего зависимого крестьянства.
В 1839 г. Ву Суан Кан вместе с чиновником ведомства финансов Зоан Уаном приехал в Биньдюнь, где они начали конфискацию частной земли по установленной программе. После начала конфискации Ву Суан Кан послал императору доклад, в котором сообщал, что после уяснения смысла конфискации начальники волостей (тонгов) и богачи радостны и довольны. Император высказал сомнение в этом, заявив, «что солдаты и крестьяне, не имевшие земли и вдруг получившие землю, естественно, радуются. А то, что люди, у которых конфискуют их собственную землю и передают другим людям, тоже радостны и довольны, по всей видимости, исходит не от чистого сердца». Минь Манг снова сравнил конфискацию частной земли в Биньдине с такими важнейшими государственными мероприятиями его времени, как изменение правил ношения одежды на севере и перемер земли на юге. В Биньдинь были посланы дополнительные чиновники. Ву Суан Кан и Зоан Уан получили награды. Через некоторое время; Ву Суан Кан снова подал доклад, в котором перечислял трудности, с которыми столкнулся. Основной мыслью являлось то, что «всю землю в провинции нельзя разделить между всеми сразу»[66]. Очевидно, он натолкнулся на сильное сопротивление помещиков, не желавших расставаться со своей землей, так как предлагал; довольствоваться тем количеством земли, которое удалось конфисковать в различных деревнях: в тех деревнях, где удалось конфисковать мало земли, прежде всего выдавать земельное жалование солдатам, а что останется — раздавать по паям; в тех деревнях, где удалось конфисковать очень мало земли, выдавать лишь земельное жалование солдатам. Вырисовывалась и основная, цель конфискации частных земель в Биньдине — наделение солдат земельным жалованием из фондов общины.
Деревни, которые не могли добыть себе общинной земли, могли воспользоваться фондами ближайших многоземельных деревень, заимствуя у них несколько мау. Старая общинная земля, вновь приобретенная общинная земля, общинная заброшенная и вновь обработанная земля выдавались как общинные земли. Половина частной земли, земли заслуженных чиновников, земли, титулованной знати конфисковались.
Конфискация проводилась очень строго. Из наследственной культовой земли, которая всегда считалась неотчуждаемой, лишь за землю Дао Зуи Ты заплатили по 50 куанов за 1 мау.
Из 678 деревень в Биньдине земли были конфискованы в 645.
Лишь в 30 деревнях (4,4%) площадь общинных земель была равна площади частных. Еще одна деревня разбежалась, в двух — не набиралось солдат, поэтому там не производилось конфискации частных земель. Общинные земли нужны были в основном для выдачи жалованья солдатам[67].
В 1839 г. в связи со все той же необходимостью выдавать земельное жалование солдатам чиновники, переведенные на денежное жалованье еще в 1818 г., были лишены земельного пая из фондов общины[68].
В 1839 г. Ву Суан Кан закончил конфискацию частных земель в Биньдине. По полученным им реальным данным, в Биньдине было не 17 тыс. мау, как он предполагал в 1838 г., а 90 тыс. мау частной земли. Это означает, что ранее 73 тыс. мау (81,1%) частной земли в Биньдине скрывалось от налогообложения. При этом количество реальных общинных земель не намного отличалось от предполагаемого — 6—7 тыс. мау по сравнению с 5 тыс. мау. После конфискации половины частных земель в общинные сумма поземельных налогов уменьшилась, так как вместе с частными в категорию общинных были переведены и непосредственно управляемые государством земли, которые облагались значительно более высокими налогами, чем общинные и частные. В то же время сумма подушных налогов увеличилась, так как крестьяне, имеющие общинную землю, платили больше, чем те, кто ее не имел. Рост подушного налога не смог покрыть уменьшения налога поземельного, хотя фонд для раздачи солдатам возрос. Император сказал, что дело не в доходах, а «в том, чтобы разделить прибыль между крестьянами, больше или меньше доходов — не важно»[69]. Укрепление общинного землевладения было поставлено выше государственных финансов, находившихся в конце 30-х годов в довольно плачевном состоянии.
Сразу же после конфискации частных земель в Биньдине из провинции стали нескончаемым потоком поступать жалобы. Однако Минь Манг приказал их не рассматривать. Очевидно, весь Биньдинь в то время бушевал, так как только к 1840 г. губернатор Данг Ван Тхием смог сообщить о том, что в провинции «все успокоилось и не ходит никаких кривотолков»[70]. Вместе с тем он докладывал, что при составлении срочных земельных списков помещики и ли зити в своих интересах пускаются на хитрости, сдают государству плохую землю, а сами захватывают плодородную, изменяют списки, вставляют вместо своих имен имена подставных лиц, уменьшают действительное количество своих земель, увеличивают земли, вымышленно приписываемые другим людям; если количество действительно обрабатываемых ими земель больше, чем в прошлых списках, то во время конфискации они сдают землю по прошлым спискам, а остаток забирают себе либо они незаконно забирают себе дома с садами, подделывая сдачу их в общинную собственность, а сами сдают их лично от себя другим людям. Кроме этого Данг Ван Тхиен сообщил о постоянных тяжбах, которые разобрать невозможно, и попросил приказать в течение 15 дней во всем сознаться, чтобы потом прекратить все тяжбы. Император определил месячный срок, после которого нарушители должны были строго наказываться[71].
Государство не могло разобраться в тех спорах, которые возникали по поводу конфискации частных земель. Чиновники уже давно не могли разрешить тех социальных конфликтов, которые возникали в деревне между крестьянами и помещиками. Поэтому они и не вмешивались в эти отношения. Вмешательство государства в аграрную структуру Биньдиня привело к необходимости разрешать возникающие споры и разногласия между государством и помещиками. Тот метод запугивания помещиков, который был выбран для этого Минь Мангом, свидетельствует о том, что проводимая государством политика в отношении помещиков встретила их открытое сопротивление.
Смягчение жесткой консервативной аграрной политики Минь Манга, предпринятое его преемником Тхиеу Чи, вызвало попытку нового монарха как-то ликвидировать продолжавшиеся социальные конфликты в Биньдине.
Сразу же после вступления Тхиеу Чи на трон, ни в коем случае не отказываясь от конфискации в принципе, он послал в 1841 г, в Биньдинь двух цензоров, которые должны были разобрать 300 конфликтных дел по вопросу о конфискованных землях (из чего следует, что судебные дела не были прекращены). Игнорировав мелкие дела, цензоры кое-как разобрали наиболее крупные жалобы.
В ходе разбирательств губернатор Данг Ван Тхием, встав на защиту мелкого частного крестьянского землевладения (т. е. в принципе тоже выступая против помещиков), предложил не конфисковать и вернуть крошечные участки частной земли до 1 шао, которых всего набралось 60 мау, бывшим владельцам. Малая площадь, занимаемая частными крестьянскими хозяйствами, еще раз говорит о том, что частные земли были и у бедных крестьян. Сам император также был склонен вернуть эти земли бывшим владельцам — крестьянам. Однако, когда он передал это предложение для обсуждения чиновникам ведомства финансов, старые, выкованные Минь Мангом кадры воспротивились возвращению земель. Они сослались на то, что возвращение мелких отрезков частной земли повлечет за собой неминуемое изменение земельных списков и послужит прецедентом для требования новых возвращений конфискованных земель: «Если последовать этой просьбе, то кроме этих 300 жалоб поступят еще и другие, беспокойство будет неизмеримое». Молодой император, покорно слушавший противоречивые мнения своих советников, в конце концов решил придерживаться старых порядков: «Земли точно определены по спискам, правильным будет разделять их и раздавать (по паям)»[72].
В период царствования Тхиеу Чи государство не вмешивалось в аграрную структуру страны, за исключением политики освоения пустующих земель. Соотношение общинной и частной земли прямо не занимало государственную власть. В 1844 г. государственные органы были устранены от контроля за сдачей в аренду помещиком земли крестьянину. Все документы оформляли заинтересованные стороны, а чиновники не должны были вмешиваться. Налог за арендованную землю стал платить сам арендатор. В этом году государство признало арендатора как юридическое и фискальное лицо. Но животрепещущим оставался вопрос о жалованье солдатам. Даже Нгуен Данг Зяй в 1848 г. предложил увеличить это жалованье.
В 1852 г. у императора Ты Дыка пробуждается интерес к частному и общинному землевладению. Через 11 лет после бинь-диньского эксперимента уже проявился результат конфискации частных земель в Биньдине. Когда в 1852 г. в Хюэ прибыл старый губернатор Биньдиня Данг Ван Тхием, он ответил на вопрос Ты Дыка о положении с частной и общинной землей. Выяснилось, что после конфискации половины частной земли и превращения ее в общинную всю плодородную землю захватили помещики, а то, что осталось, захватила общинная и деревенская верхушка; семьям, находившимся внизу с точки зрения имущественного и социального положения, досталась лишь худосочная земля. В связи с этим, дабы обеспечить беднякам хоть какую-то прибыль, губернатору пришлось отдать приказ установить четкие границы земли[73]. Заинтересованный докладом Данг Ван Тхиема, Ты Дык решил выяснить соотношение общинных и частных земель в стране и хоть как-то попытаться разрешить проблему Биньдиня. Для этого он обратился к начальнику ведомства финансов Ха Зуи Фиену с тем же вопросом, что и к Данг Ван Тхиему, но в масштабах всей страны. Ха Зуи Фиен ответил, что в Тхыатхиене и Ку-ангчи общинной земли намного больше, чем частной. В Куангбине общинная и частная земли равны друг другу, а в остальных провинциях частной земли много, а общинной мало, а в Биньдине — меньше всего. Поэтому-то в прошлые годы Ву Суан Кан и просил конфисковать половину частных земель и превратить их в общинные, чтобы раздать солдатам и крестьянам, «чтобы они имели место, на которое могли рассчитывать». На вопрос о налогообложении император получил ответ, что севернее Хатиня общинные земли облагаются выше, чем частные, а южнее Куангнама общинные и частные земли облагаются одинаково.
На все это император ответил, «что польза от этого (конфискации.— Ред.) государству небольшая. И если конфисковали частную землю в общинную лишь в Биньдине, а в остальных провинциях этого не сделали, то не обошлось без нанесения одностороннего ущерба. Что будет, если захотим вернуть обратно?» Не ожидавший такого оборота старый чиновник, вышколенный еще при Минь Манге, ответил: «Уже раздали солдатам и крестьянам, если заберем назад, то солдаты и крестьяне потеряют источник существования». Тогда Ты Дык спросил, что, если 60% сделать частной землей, а 40%—общинной. Ха Зуи Фиен прибегнул в ответ на это к старой уловке своих коллег по ведомству финансов, к которым с почти аналогичным вопросом обратился Тхиеу Чи. Он сказал, что изменения небольшие, но все это породит беспорядок в земельных списках. Тогда император решил отдать приказ ведомству финансов и военному ведомству обсудить вопрос о том, как сделать так, чтобы и солдаты и крестьяне с обеих сторон получили выгоду. И только настойчивые просьбы главы финансового ведомства Ха Зуи Фиена и главы военного ведомства и первого человека в государстве при трех императорах консерватора Чыон-га Данг Куэ заставили императора оставить все по-старому[74].
В 50-х годах намечается изменение в отношении к частному землевладению со стороны верховной власти — императора, который был уже готов вернуть частную землю, конфискованную у помещиков Биньдиня в 1839 г. При этом он предлагал и компромиссные варианты такого возвращения на советах со своими консервативными чиновниками. Все это свидетельствует о том, что план восстановления позиций помещика, хотя бы до уровня эпохи Зя Лонга, был у Ты Дыка вполне обдуман. В сочетании с линией реалистических политиков (Нгуен Данг Зяй, Нгуи Кхак Туан) такая позиция могла дать хорошие плоды. Помешали этому сильное сопротивление высших чиновников-консерваторов школы Минь Манга, отсутствие времени и… французская агрессия 1858г., спутавшая планы всех социальных и политических сил Вьетнама.
В 1853 г. предложение вернуть конфискованную частную землю в Биньдине снова прозвучало, на этот раз голос был подан снизу. Предложение поступило от старого чиновника Чан Ван Туана, который сформировал его в русле общих положений, основной идеей которых было возвращение к нормам эпохи Зя Лонга. Отныне изменение отношения к частному землевладению стало лишь частью общей программы, разделяемой многими высокопоставленными чиновниками и имеющей целью возродить порядки времен Зя Лонга. Несмотря на доброжелательное отношение к ней Ты Дыка, после смерти Нгуен Данг Зяя и Нгуи Кхак Туана в 1854 г. во Вьетнаме не было тех политических лидеров, которые могли бы ее реализовать.
Горнорудные промыслы
Горнорудные промыслы[75] издавна являлись одной из важных отраслей вьетнамской экономики. Еще с давних времен вьетнамцы производили добычу многих ископаемых, и в частности меди, железа, золота, серебра, серы и др. В конце XVIII — начале XIX в. горнорудные промыслы продолжали развиваться.
В первой половине XIX в. на территории Вьетнама в разное время функционировали 139 рудников, из которых 39 — по добыче золота, 32 — железа, 22— соли, 15 — серебра, 10 — цинка, 9 — меди, 4 — свинца, 2 — серы, 1—олова, 1 — киноварный и 4 других.
Основные горные разработки сосредоточивались в северных провинциях страны (Тхайнгуен, Туенкуанг, Хынхоа, Лангшон, Каобанг, Шонтэй, Бакнинь) и частично в Центральном Вьетнаме (провинции Куангнам, Нгеан, Тханьхоа). В XIX в. добыча полезных ископаемых была частично поставлена под контроль государства, поскольку государственная казна нуждалась в средствах, а разработка различных руд приносила государству большие доходы. При императоре Минь Манге (1820—1840) государство старалось сосредоточить в своих руках всю добычу полезных ископаемых. На рудники направлялись государственные чиновники для организации эксплуатации рудников, в том числе и для найма рабочей силы (кули, рудокопов и старателей) и посылки солдат. Правительство Нгуенов поставило под государственный контроль золотоносные прииски, серебряные, цинковые, медные, свинцовые и другие рудники. В числе рудников, взятых под контроль государства, были золотые прииски Тьендан (пров. Куангнам), Хой-нгуен (пров. Нгеан), Тьенкиеу (пров. Туенкуанг), Фуной, Фубинь, Фукфу (пров. Каобанг), Зянгуен (пров. Хынгхоа). Ведомством финансов была установлена норма выработки на золотых приисках. Так, одна бригада (дои) из 10 человек ежедневно должна была намыть от 0,8 до 1 донгкана золота[76]. Бригада, перекрывшая указанную норму, вознаграждалась, недовыполнившая — имела долг, который записывался на последующие дни. На золотом прииске Тьендан (пров. Куангнам) в период 1827—1839 гг. работала одна тысяча человек, из которых лишь несколько сот человек были профессиональными старателями. Подавляющее число старателей являлись крестьянами и солдатами, завербованными насильно. Каждому из нанятых старателей ежемесячно выплачивалось жалованье в размере 10 куанов[77] и 1 фыонга риса[78]. На другом золотом прииске — Тьенкиеу (пров. Туен-куанг) — в 1832 — 1850 гг. число работающих достигало 3122 человек, в том числе 1820 солдат и 1302 наемных старателя.
Но количество добываемого золота на упомянутых рудниках при управлении чиновников постепенно уменьшалось, и правительство в 1839 и в 1850 гг. соответственно возвратило право добычи на них местным золотодобытчикам, которые должны были ежегодно платить государству налог золотом.
Помимо эксплуатации золотых приисков вьетнамское феодальное государство осуществляло также добычу серебра в Тонгтине и Няншоне (пров. Тхайнгуен). На руднике Няншона серебро добывалось свободными старателями и 300 рудокопами. Государство в 1839 г. предложило Фан Тхань Зяну, государственному чиновнику[79], открыть в Няншоне государственный рудник, назначив его управляющим рудниками в Тонгтине и Няншоне. Для охраны рудников провинциальное ведомство Тхайнгуена выделило чиновников и 50 солдат. Однако полученные доходы не оправдали больших надежд властей, поскольку количество добытого серебра не покрывало больших расходов, затраченных на его добычу.
По этой причине государство, как и в случае с золотодобычей, отказалось от дальнейших усилий по расширению рудников, передав их в аренду китайским предпринимателям и установив годовой налог. Аналогичное положение наблюдалось и на государственных цинковых рудниках Фонгмиеу (пров. Куангнам), Лунг-шона, Тишона (пров. Тхайнгуен). В Лунгшоне и Баншоне (уезд Донгхи), равно как и в Куангчиеу и Намтьене (уезд Фулыонг), были также основаны цинковые рудники, из которых рудник в Баншоне был также вскоре сдан вьетнамскому предпринимателю Тю Зань Хо, тогда как рудники в Лунгшоне и Тишоне (пров. Тхайнгуен) стали разрабатываться самим государством, для чего в конце 1835 г. туда было направлено свыше 300 солдат во главе с Нгуен Дай Каном, которому была оказана помощь провинциальных властей. В 1835 — 1836 гг. на руднике Тишон было добыто 38152 кана руды и выплавлено 1600 кан цинка[80]. В конце 1836 г. было принято решение о расширении добычи цинковой руды в Тишоне, для чего были наняты рудокопы из китайских эмигрантов и местного населения и была соответственно произведена мобилизация солдат. По указу 1837 г. на этом руднике было увеличено жалованье наемным рудокопам. За перевыполнение нормы рудокопам и солдатам выдавалась дополнительная плата. Упомянутый указ преследовал цель стимулировать добычу цинка.
В 1838 г. продукция цинковых рудников в Тхайнгуене резко снизилась, и эти государственные рудники постепенно были запущены. Было принято решение о передаче последних в ведение провинциальной администрации, что повлекло за собой резкое сокращение объема работ, продукции, уменьшение числа занятых рабочих. К 1840 г. местные власти полностью прекратили разработку этих рудников. Таким образом, цинковые рудники в Тхайнгуене действовали на протяжении всего пяти лет (1836—1840), из которых наиболее производительными были 1836 и 1837-й.
В первой половине XIX в. продолжалась добыча меди и особенно железа. В этот период во Вьетнаме имелось 9 медных и 32 железных рудника. Среди наиболее крупных медных рудников были известны рудники провинций Тханьхоа, Туенкуанг, Хынгхоа, а по добыче железной руды — рудники провинций Шонтэй, Бак-нинь, Тхайнгуен, Туенкуанг, Каобанг и Лангшон.
В связи с развитием горнорудных промыслов требовалось много топлива. В начале XIX в. в качестве топлива во Вьетнаме продолжали еще использовать главным образом древесный уголь. В 30-е годы XIX в. в Донгчиеу была начата добыча каменного угля, перевозку которого осуществляло ведомство общественных работ. В 1839 г. губернатор Тон Тхат Бат внес предложение об обложении специальным налогом лиц, занимавшихся добычей каменного угля в районе Донгчиеу, на что получил одобрение императора. В 1841 г. каменный уголь стал использоваться при выплавке цинка в Фонгмиеутхыонге. Помимо государства добычей каменного угля занималось местное население Нонгшона (пров. Куангнам). Во второй половине XIX в. добыча каменного угля расширилась.
Важное место занимала также добыча соли. Последняя была тесно связана с рыболовством и особенно с изготовлением рыбного соуса (ныок мам). В XIX в. во Вьетнаме добычу соли производили в 22 шахтах. Соль добывалась также из морской воды путем выпаривания на солнце.
Приведенные данные свидетельствуют о том, что государственные горнорудные предприятия были неэффективными и существовали недолго. Наибольшее время непрерывного функционирования одного рудника исчислялось примерно пятью годами, после чего такой рудник либо забрасывался, либо сдавался частным предпринимателям (преимущественно китайского происхождения), либо передавался в ведение провинциальной администрации.
Государственные рудники в отличие от частных не всегда являлись прибыльными. Убыточность рудников, находившихся под контролем государства, объяснялась многими причинами, и прежде всего применением подневольного труда, плохой организацией и некомпетентностью государственных чиновников, руководивших добычей руд. Это были преимущественно чиновники финансового ведомства либо провинциальные судьи и начальники налогового управления. Как правило, такие чиновники были понижены в должности и направлялись на рудники для отбывания наказания, где они зачастую брали взятки и занимались лихоимством[81].
Доходы от рудников поступали в государственную казну, что, естественно, тормозило процесс накопления капитала у частных лиц.
В XIX в. во Вьетнаме заметно активизировалась деятельность лиц китайского происхождения. Следует отметить, что на протяжении XVII—XVIII вв. число китайцев, прибывших в страну, заметно возросло. Многие осели на постоянное жительство. В исторических документах эти лица обычно именуются цинскими, тан-скими людьми или «торговыми гостями». Часть из них ушла в земледелие, однако подавляющее большинство занималось торговлей и горнорудными промыслами.
Китайцы, жившие в предгорных и горных районах Лангшона, Тхайнгуена, Туенкуанга, Каобанга, Хынхоа и в других провинциях Северного Вьетнама, главным образом занимались горнорудными промыслами. Многие выходцы из южных провинций Китая переселялись во Вьетнам для поиска рудных месторождений и их разработки. Местные вьетнамские власти обычно не препятствовали их деятельности, а в ряде случаев даже вербовали их яа рудники в целях увеличения налоговых поступлений[82]. Китайские предприниматели либо самостоятельно вели добычу полезных ископаемых, либо платя налог властям, либо с помощью государственных управляющих рудниками вербовали рабочую силу для добычи руды на вверенных им разработках.
В начале XIX в. государство устраивало своего рода торги. Так, в октябре 1803 г. император Зя Лонг устроил торги по продаже лицензий на предпринимательскую деятельность, в том числе и на горнорудные разработки в Бактхане. Ежегодно в конце зимы ведомство финансов собирало предпринимателей на торги, где они получали разрешение, скрепленное печатью. Такой удобный для предпринимателей порядок в отношении разработки горных недр существовал лишь в начальный период правления Нгуе-нов (1800—1810). Им отчасти объясняется рост в начале XIX в. числа рудников. Большинство рудников в провинциях Лангшон, Тхайнгуен, Туенкуанг, Хынхоа находилось тогда в руках лиц китайского происхождения[83].
Приведем несколько примеров. В 1803 г. китайские предприниматели Дам Кичан и Ви Туенба владели серебряным рудником в Туенкуанге; в том же году Чыонг Сыонгтык эксплуатировал серебряный рудник Тонгтинь (пров. Тхайнгуен); Као Хоан Дык и Хоанг Куе-тхань владели в 1808 г. серебряными рудниками в Лотхыонге, Лоха, Анкхыонге (пров. Тханьхоа); Лам Уктам и Ли Кинь в 1811 г. эксплуатировали железный рудник Лабон в провинции Биенхоа.
Параллельно существовал порядок, когда частные предприниматели могли обращаться непосредственно к местным или центральным властям с просьбой выдать им официальное разрешение на создание и эксплуатацию того или иного рудника, в котором указывалось бы время начала разработки, число рабочих, занятых в производстве, сумма ежегодного налогообложения и т. д.
Государство через своих представителей осуществляло надзор, и в случае, если налог не уплачивался полностью, предприниматель и лица, осуществлявшие надзор, несли за это ответственность. Государство ежегодно поручало местным властям либо направляло своего представителя для пересмотра суммы налога.
За разработку горных ископаемых китайские предприниматели ежегодно платили вьетнамскому государству налог натурой. Сумма налога зависела от доходов и уровня производства на руднике. Государство нередко пересматривало размер налогов, исходя из сложившихся условий; в том случае, когда оно считало невыгодным сдать в аренду тот или иной рудник китайцам, оно передавало право на его эксплуатацию провинциальным властям.
В налоговых и душевых реестрах династии Нгуенов китайцы, проживавшие во Вьетнаме, обычно делятся на две категории, первая из которых — минь-хыонги, т. е. лица китайского происхождения, поселившиеся во Вьетнаме в давние времена. Минь-хыонги жили компактно в своих поселках либо в городских кварталах, объединяясь по родственным связям, и, подобно вьетнамцам, платили все виды налогов. Другая категория была представлена тханями или китайцами, перебравшимися на вьетнамскую территорию сравнительно недавно и имевшими право на временное местожительство. Тхани по указу 1830 г. платили не все налоги. Тхань, владевший имуществом, ежегодно платил 6,5 куана с человека, тхань-бедняк платил лишь половину этой суммы в течение трех лет; тхань-бедняк, только что переселившийся во Вьетнам, освобождался от налога в течение первых трех лет. Тхани, платя указанный выше налог, тем самым освобождались от подушного налога, воинской и трудовой повинности[84]. Китаец — владелец рудника не был наделен властью в феодальном вьетнамском государстве и не пользовался никакими привилегиями, подобно вьетнамским феодальным чиновникам-куанам или вождям горных племен.
В разработке горных недр помимо феодального государства и китайских предпринимателей активно участвовали вожди горных племен. Почти все имевшиеся рудники были сосредоточены в горных районах, где проживали национальные меньшинства. Поэтому с давних времен вожди горных племен играли важную роль в разработке природных ископаемых. Используя принудительный труд, они разрабатывали рудники, передавая часть полученной продукции государству в качестве дани. В XIX в. при Нгуенах вожди местных племен начали разрабатывать рудники с уплатой ежегодного налога.
Существовавший для вождей местных племен порядок аренды в общих чертах походил на тот, который имел распространение в отношении китайских предпринимателей. В тех случаях, когда вождям местных племен не хватало средств для организации производства, государство оказывало им финансовую помощь, после чего предприниматели возмещали долг государству полученной продукцией (серебром, медью, золотом в слитках), добываемой в рудниках. Нередко государство увеличивало налоги, что зависело от роста производства рудников.
В XVIII в. почти все рудники на севере разрабатывались либо вождями местных племен, либо китайскими предпринимателями и в редких случаях — вьетнамскими частными лицами, когда государство поручало своим отдельным чиновникам управлять рудниками. Однако последние, как правило, непосредственно не занимались предпринимательской деятельностью. В XVIII в. вкладывание частных вьетнамских капиталов в горнорудное дело представляло собой редкое явление и имело место только на юге, в Дангчаунге[85].
В 1839 г. вьетнамское государство специальным указом расширило права вьетнамских шахтовладельцев. Предпринимателям отныне даровалось право самим нанимать рабочих, о чем еще в 1810 г. просил предприниматель Нгуен Тхи Хоа (разрешение на наем рабочих для разработки цинкового рудника в Иенланге, пров. Хайзыонг). Этот предприниматель был одновременно чиновником в данном районе, сочетая предпринимательскую деятельность с чиновничьей работой. Он же разрабатывал рудник в Иенланге до 1821 г.
Другой вьетнамский предприниматель, по имени Тю Зань Хо из Бакниня, в 1835 г. просил разрешения на эксплуатацию цинковых рудников в Баншоне (пров. Тхайнгуен). Добытый цинк Тю Зянь Хо продавал государству. Этот же предприниматель принимал участие в разработке государственных рудников Лунгшона и Тишона, за что получил от государства титул ба-хо, не имея до этого никаких рангов и титулов. На Баншонском руднике и плавильном заводе были заняты наемные рабочие, получавшие за свой труд относительно более высокую плату, чем на государственных рудниках. Здесь работали высококвалифицированные по тому времени рабочие, ремесленники и мастера плавильных печей. Государственные рудники Лунгшона и Тишона вынуждены были нанимать некоторое число рабочих и мастеров у предпринимателя Тю Зань Хо за высокую плату. По характеру деятельности последнего можно оценить как предпринимателя-буржуа[86].
Кроме перечисленных выше форм горнорудного дела в районах, где имелись рудники, существовала и самостоятельная добыла руды местным населением, платившим за это государству налог натурой. Еще в XVII—XVIII вв. Нгуены призывали население юга добывать золото семьями в районе Куангнам. С этой целью создавались золотодобывающие дворы. Каждые 40 деревень, объединявшиеся в «золотые дворы», составляли один тхуок.
Население такого тхуока освобождалось от солдатской и трудовой повинности, но ежегодно должно было платить налог золотом. В XIX в. подобный порядок был распространен Нгуенами во всех районах, где имелись золотые прииски, железные рудники, а также шахты по добыче соли и др. Здесь государство учреждало специальные дворы. Члены этих дворов освобождались от солдатской и трудовой повинности, но ежегодно должны были платить подушный налог натурой. Подушный налог в провинции Куангнам взимался дифференцированно: здоровые члены платили такой налог целиком, а старики и больные — лишь половину нормы[87]. Примерно такие же нормы были установлены и в провинции Биньдинь. В 1831 г. государство разрешило дворам по производству соли платить налоги не натурой, а деньгами[88].
Члены «железных дворов» вносили подушный налог в размере от 1 куана 2 тиенов до 1 куана 5 тиенов, а лица, относившиеся к категории больных, престарелых, увечных, вносили только половину нормы. Уровень налога не был единым для всех провинций. Указанные дворы жили только за счет разработки недр, сочетая ее с занятием сельским хозяйством либо ремеслом и торговлей. При этом сельское хозяйство служило основным занятием, тогда как разработка недр осуществлялась сезонно.
Примитивная техника и низкая производительность труда не позволяли увеличить выпуск продукции.
Разработка природных ископаемых фактически являлась обязанностью населения по отношению к государству. Население таких районов стремилось добыть необходимое количество продукции для того, чтобы уплатить государству налог натурой и тем самым избежать возмещения деньгами и освободиться от воинской и других принудительных повинностей.
Несмотря на примитивное кустарное производство, указанные дворы уплачивали правительству значительное количество налогов натурой. Так, только в одном уезде Хадонг (пров. Куангнам) в 1838 г. 3340 человек, объединенных в «золотые дворы», внесли в виде налогов более 280 лангов золота, а в 1839 г. число таких людей возросло на 780 человек и соответственно увеличилась сумма налогов[89].
На шахтах, рудниках и в мастерских, принадлежавших государству или эксплуатируемых вождями местных племен, как правило, применялся принудительный труд. Путем массового использования принудительного труда вьетнамское феодальное государство пыталось, с одной стороны, устранить существовавшее противоречие между разорившимися земледельцами и феодалами, а с другой — восполнить недостаток в промышленной продукции, что частично ему удавалось благодаря жестокой эксплуатации крестьян, ремесленников и солдат.
Государственные рудники фактически представляли собой казенные мануфактуры, на которых в основном использовался принудительный труд. Крупное производство типа мануфактуры возникло во Вьетнаме в XVIII—XIX вв., оно имело место также в-добыче и разработке горных ископаемых. Строительство крупных шахт, рудников и мастерских по выплавке металлов облегчалось, тем, что государство располагало правом феодальной собственности как на средства производства, так и на неквалифицированную рабочую силу. Но помимо принудительного труда солдат, крестьян и ремесленников в рассматриваемый период частично производился свободный наем рабочей силы на государственных, а также на частных китайских и вьетнамских предприятиях.
Наемные рабочие делились на две категории. К первой категории относились лица, привлеченные государством в порядке выполнения трудовой повинности на установленные сроки, именовавшиеся занфу. Большая их часть была представлена крестьянами либо ремесленниками из близлежащих местностей. Многие из: завербованных лиц знали горное дело. Вербовка проводилась начальником волости (тянь тонгом) и старостами деревень (ли чыонгами)[90]. Таким образом, хотя указанные лица и работали по найму, получая месячное жалованье, тем не менее они были зажаты в тиски феодальной системы принудительного труда. Здесь система найма не приобрела еще характера свободной продажи рабочей силы. Государство само определяло норму выработки. Не выполнивший норму должен был возместить недостаток; перевыполнивший — получал вознаграждение, которое еще не было формой денежного вознаграждения в зависимости от производительности труда. Многие из числа наемных рабочих трудились не добровольно, а по принуждению.
Таким образом, наем государством рабочей силы не выходил за рамки принудительной феодальной повинности. Рабочая сила еще не выступала в качестве товара, поскольку она продолжала оставаться в феодальной зависимости. Основные производственные отношения по-прежнему имели феодально-зависимый характер.
Ко второй категории наемных рабочих относились те, кто находился в более свободных условиях найма. Большей частью это были лица китайской национальности, горняки по специальности (по ремеслу), нанимавшиеся к управляющему разработками, а также мастеровые, имевшие специальные технические навыки, как, например, поиск месторождений, мастера по выплавке металла и т. д. Они именовались хоафу. Оплата этих лиц при найме на государственные рудники не приравнивалась к финансированному жалованью обычных работников и, естественно, была более высокой. Число свободных наемных рабочих на государственных горнорудных предприятиях было невелико. Особенностью их положения была относительная личная свобода. Высокая профессиональная подготовка хоафу создавала благоприятные условия для найма на рудники, принадлежавшие частным китайским и вьетнамским предпринимателям, а также на государственные рудники.
В исторической литературе почти нет материалов относительно условий разработки рудников, являвшихся собственностью китайских предпринимателей. Однако известно, что на этих рудниках было занято большое число людей. Так, в 1834 г. Нгуен Конг Чы в докладной записке императору Минь Мангу отмечал: «У китайцев, занимающихся добычей ископаемых, на каждом руднике занято по 700—800 человек»[91]. Другой чиновник, Нгуен Фан, посетив север страны, докладывал императору, что «на золотом прииске Кимминь (пров. Шонтэй), разработка которого разрешена китайцу Хо Шоки, в списке о найме кули значатся лишь 20 человек, а на самом деле там работает более 1 тыс. человек»[92]. В целях сокращения уплаты государству налогов китайские предприниматели стремились скрыть подлинное число рабочих, наживая таким образом большие капиталы за счет жестокой эксплуатации трудового люда.
Рабочая сила на таких рудниках в основном была представлена жителями южных провинций Китая, которые в поисках работы и средств к существованию переходили вьетнамскую границу и селились в предгорных и горных районах Вьетбака, пограничных провинциях, где занимались поиском, разработкой и выплавкой металлов из руд. Эти старатели были искусными мастерами, поэтому вьетнамское феодальное государство нередко нанимало их для организации производства на рудниках.
Система найма на рудниках, эксплуатировавшихся китайцами, была относительно свободной, и сам наемный рабочий чувствовал себя до некоторой степени свободным. На китайских рудниках существовало более четкое разделение труда. Рудник делился на различные рудодобывающие специализированные бригады (тао), во главе которых стоял мастер (тао хо). На каждом крупном руднике насчитывалось до десятка таких мастеров. Специализированные подразделения отвечали за определенный род работы, как, например, за добычу и транспортировку руды, выплавку металла и т. д.
Рудники, находившиеся в ведении китайских предпринимателей, разрабатывались более прогрессивными методами; производительность труда на этих рудниках была относительно высокой. Объем продукции этих рудников был значительно выше объема продукции, получаемой на государственных рудниках. Многие государственные рудники, постепенно приходившие в упадок, попадая в руки китайских предпринимателей, обеспечивали весьма высокую производительность труда. Типичным примером в этом отношении может служить серебряный рудник Тонгтинь.
Рудники, находившиеся в ведении лиц китайского происхождения, в известной степени отражали технический уровень и способ разработки горных руд, существовавшие в Китае. Последнее представляется естественным, ибо основные специалисты на этих рудниках ранее были заняты в рудных промыслах Китая. В этой связи можно предположить, что на некоторых крупных рудниках, принадлежавших китайским предпринимателям, наличествовали элементы капиталистических отношений (мануфактура капиталистического типа на ранней стадии своего развития).
Однако следует отметить, что китайские предприниматели в большинстве своем являлись временными поселенцами на вьетнамской территории. Спустя некоторое время они, как правило, возвращались на родину с накопленным капиталом. Продукция рудников, за исключением незначительной части, вносимой вьетнамскому государству в качестве налога, полностью уходила за границу (преимущественно в Китай). Эта продукция не участвовала в накоплении капитала и, разумеется, не способствовала развитию во Вьетнаме капиталистических отношений.
На рудниках, разрабатываемых вождями местных племен, большую часть рабочей силы составляли представители многочисленных национальных меньшинств и частично китайские эмигранты. Так, на медном руднике Тулонг было занято 4 тыс. человек из народности хоа-тхыонг. Для более активного вовлечения представителей этнических групп в горнорудные промыслы вьетнамское феодальное государство в 1821 г. снизило наполовину подушный налог с народностей нунг, ман и др. Разработка недр на этих рудниках велась на более низком техническом уровне по сравнению с рудниками, находившимися в ведении китайских предпринимателей.
Вожди местных племен занимали высокие посты, концентрируя в своих руках огромную власть в районах, населенных национальными меньшинствами. Арендуя рудники, они использовали свою власть при найме рабочей силы. В этом случае не имела места свободная купля-продажа рабочей силы, наем рабочей силы все еще выступал в форме феодальной эксплуатации. Наряду с этим следует отметить, что наем китайских рабочих на рудники имел свободный характер.
На некоторых рудниках, являвшихся собственностью вьетнамских предпринимателей, также отмечался относительно свободный порядок найма рабочей силы. На рудниках, владельцем которых был Тю Зань Хо, отношения между владельцем и рабочими не имели ярко выраженного принудительного характера, наем рабочей силы носил свободный характер. Способы разработки в рудниках Тю Зань Хо были аналогичны способам разработки, применявшимся на рудниках, арендуемых китайскими предпринимателями. На этих рудниках существовало четкое разделение труда, имевшее более или менее выраженный капиталистический характер[93]. Однако вплоть до середины XIX в. такие рудники были единичными.
Вьетнамские источники свидетельствуют о том, что приведенное число рудников действовало непостоянно. Так, в течение многих лет не эксплуатировались цинковые, оловянные, серные и другие рудники. Часто добыча руд приостанавливалась, рудники забрасывались[94]. Изучение вьетнамских источников позволяет сделать вывод о постоянном сокращении числа горнорудных разработок после 1810 г. Наивысшее число постоянно действующих рудников составило в 1808—1810 гг. 79, а наименьшее — 39 (в 1831 г.). К концу 1840 г. это число возросло до 57, а в период правления Тхиеу Чи оно колебалось от 51 до 68. Позднее, в начальный период правления Ты Дыка, число рудников с 60 (в 1848 г.) сократилось до 54 (в 1850 г.), что свидетельствовало также о сокращении горнорудных разработок.
В целом можно констатировать, что горнорудные промыслы в первой половине XIX в. развивались, хотя и замедленными темпами. Такое замедленное развитие объяснялось тем, что добыча ископаемых, развитие торговли и промышленности наталкивались на феодальный характер государства; политика, проводимая династией Нгуенов в целом, тормозила развитие экономики и торговли. Государство порой старалось само захватить источник доходов, отстранить купцов и предпринимателей от разработки полезных ископаемых. Так, император Минь Манг говорил, что «золото и серебро, являющиеся богатствами нашей страны, добываются для государственных нужд. Если разрешить арендаторам добывать эти богатства по своему усмотрению, то не избежать того, что коварные купцы будут расхищать их и набьют ими свои карманы»[95]. Руководствуясь этими соображениями, Минь Манг стремился отобрать многие рудники у частных лиц. Если такие рудники приносили большой доход, то правительство расширяло их эксплуатацию; когда же они начинали нести убытки, то оно прекращало их разработку; когда же разработка недр приходила в упадок, государство, как в 1849 г., частично возвращалось к старой политике[96], владельцы цинковых рудников были освобождены от уплаты налога на первые три-четыре года[97].
Феодальное государство осуществляло строгий контроль за рудниками в целях обеспечения их налогообложения. Каждый год государственные уполномоченные либо провинциальные чиновники были обязаны обследовать частные рудники для установления размера налога. Все это создавало много трудностей для предпринимателей, которые на протяжении длительного времени отвлекались от работы. Более того, инспектирующие чиновники занимались вымогательством и коррупцией. В связи с этим небезынтересно также отметить, что размеры взимаемых налогов при императоре Минь Манге были значительно выше, чем в эпоху правления поздних Ле, в связи с чем многие владельцы рудников оказались не в состоянии уплатить все налоги, подвергаясь преследованиям со стороны государства, которое конфисковало их имущество. Налоги достигли больших размеров. Ежегодно государство получало от рудников около 100087 куанов, в том числе с золотых приисков —33838, с серебряных рудников—19839, с медных — 3676 и железных рудников — 25480 куанов[98]. Более того, владельцев рудников принуждали дополнительно продавать государству продукцию по заниженным ценам, установленным им самим. Часто, будучи не в состоянии уплатить государству высокие налоги натурой (золотом, медью, цинком, оловом и др.) и принуждаемые продавать продукцию рудников сверх налогов по заниженным ценам, предприниматели в конечном счете разорялись, а рудники их забрасывались.
Уровень развития горнорудных промыслов убедительно свидетельствует об отсталом характере производительных сил феодального вьетнамского государства в первой половине XIX в.
[1] DNTL. Т. 3, с. 74—75.
[2] Там же, с. 245.
[3] Там же, с. 111.
[4] DNTL. Т. 18, с. 213—214.
[5] DNTL. Т. 3, с. 73—74.
[6] Там же, с. 93.
[7] Там же, с. 97—98.
[8] Там же, с. 102.
[9] Там же, с. 233.
[10] Там же, с. 311.
[11] DNTL. Т. 4, с. 96.
[12] DNTL. Т. 10, с. 246.
[13] Там же.
[14] DNTL. Т. 11, с. 108.
[15] DNTL. Т. 19, с. 229—230.
[16] DNTL. Т. 20, с. 225.
[17] Там же, с. 256.
[18] DNTL. Т. 21, с. 289—290.
[19] DNTL. Т. 27, с. 380.
[20] Там же, с. 108.
[21] Там же, с. 294.
[22] DNTL. Т. 2, с. 4-29.
[23] DNTL. Т. 3, с. 75, 89, 151—156.
[24] Там же, с. 218, 219, 245, 257.
[25] DNTL. Т. 12, с. 67—71; t. 10, с. 387—394; t. 15, с. 126—127.
[26] DNTL. Т. 3, с. 111.
[27] Там же, т. 3, с. 285; т. 5 с. 71.
[28] DNTL. Т. 5, с. 217.
[29] DNTL. Т. 2, с. 59, 125, 222, 98-99.
[30] DNTL. Т. 3, с. 93-94.
[31] DNTL. Т. 4, с. 222.
[32] DNTL. Т. 5, с. 215.
[33] DNTL. Т. 8, с. 133.
[34] DNTL. Т. 9, с. 33-36, 123—124, 235—236, 242.
[35] DNTL. Т 11, с. 186.
[36] DNTL. Т. 10, с. 413.
[37] DNTL. Т. 22, с. 165.
[38] DNTL. Т. 25, с. 25.
[39] DNTL. Т. 27, с. 108.
[40] DNTL. Т. 28, с. 278—279.
[41] Там же, с. 261.
[42] DNTL. Т. 3, с. 16,17,31.
[43] Там же, с. 111.
[44] Там же, с. 121.
[45] Там же, с. 186—187.
[46] Там же, с. 151—156; t. 4, с. 341—342.
[47] DNTL. Т. 3, с. 239.
[48] Там же, с. 279.
[49] DNTL. Т. 4, c. 19, 26.
[50] DNTL. Т. 5, с. 128.
[51] DNTL. Т. 9, с. 105.
[52] DNTL. Т. 9, с. 105—106.
[53] Там же, с. 125.
[54] DNTL. Т. 10, с 246.
[55] DNTL. Т. 15, с. 202.
[56] DNTL. Т. 18, с. 48, 87, 88—89.
[57] Там же, с. 213—214.
[58] Там же, с. 107.
[59] DNTL. Т. 20, с. 225—226.
[60] DNTL. Т. 22, с. 28—29.
[61] Там же, с. 36.
[62] DNTL. Т. 20, с. 258-259.
[63] Там же, с. 258—259.
[64] DNTL. Т. 21, с. 58—59.
[65] Там же, с. 149.
[66] Там же, с. 149.
[67] Там же, с. 150.
[68] DNTL. Т. 21, с. 221.
[69] DNTL. Т. 21, с. 259-261.
[70] DNTL. Т. 22, с. 305.
[71] Там же, с. 305—306.
[72] DNTL. Т. 23, с. 108.
[73] DNTL. Т. 27, с. 333—334.
[74] Там же, с. 336.
[75] В исторической и экономической литературе Вьетнама эта проблема пока еще изучена недостаточно. Заслуживают особого внимания статьи вьетнамского ученого Фан Хюи Ле, опубликованные в журнале «Hghien cu luch su» (На-noi, 1963, № 51—53), написанные по данным вьетнамских хроник «Дайнам хой диен» и «Дай нам тхык люк».
[76] 1 донгкан = 1/10 ланга, или приблизительно 3,7 г.
[77] 1 куан = 10 тиенам.
[78] 1 фыонг = 20 кг.
[79] Nguyen Khac Dam. Nhung thu doan boc lot cua tu ban Phap o Viet-Nam. На-noi, 1958, с. 13.
[80] 1 кан = 16 лангам, или 604,5 г.
[81] NCLS. 1963, № 52, с. 54.
[82] Там же, с. 56.
[83] VSD. 1967, №24, с. 53.
[84] См.: NCLS. 1963, № 52, с. 58.
[85] Предприниматель Ко Чунг разрабатывал золотые прииски в Намфо (уезд Фуванг, пров. Куангнам), и Зянг Хюен разрабатывал рудники в Тхубоне (уезд Зюингсуен, пров. Куангнам) (см.: NCLS. 1963, № 53, с. 55).
[86] М. А. Чешкoв. Особенности формирования вьетнамской буржуазии. М., 1968, с. 19.
[87] Норма подушного налога с каждого человека устанавливалась в 2 донгкана 8 фанов золота и 1 куан и 5 тиенов. В 1824 г. была установлена норма в 3 донгкана и 3 фана золотом. В 1850 г. уровень налогов был уменьшен на 5 фанов золотом.
[88] Здоровым лицам, ранее вносившим 12 канав соли, отныне разрешалась замена 8 куанами. Старики и больные вместо 6 каков стали платить 4 куана (см.: NCLS. 1963, № 53, с. 56).
[89] NCLS. 1963, № 53, с. 57.
[90] VSD. 1968, № 41, с. 33-34.
[91] NCLS. 1963, № 52, с. 58.
[92] NCLS. 1961, № 33, с. 55.
[93] NCLS. 1963, № 53, с. 56.
[94] NCLS. 1963, № 51, с. 44.
[95] Цит. по: NCLS. 1963, № 53, с. 57.
[96] В XVII—XVIII вв. Чини, проводили политику освобождения новых рудников от налогов сроком от 3 до 5 лет. При Минь Манге это правило было отменено, и все предприниматели в начальный период разработки недр были обязаны платить налог полностью, что разумеется, не стимулировало развития горнорудных промыслов.
[97] NCLS. № 53, 1963, с. 58.
[98] Цит. по NCLS, № 33, 1961, с. 49; № 53, 1963, с. 59.