В трактовке образа Иисуса Христа как идеала нравствен-
ного совершенства Булгаков отошел от традиционных, кано-
нических представлений, основанных на четырех Евангелиях
и апостольских посланиях.
В. И. Немцев пишет: «Иешуа — это авторское воплоще-
ние в дела положительного человека, к которому направлены
стремления героев романа».
В романе Иешуа не дано не единого эффектного геро-
ического жеста. Он — обыкновенный человек: «Он не ас-
кет, не пустынножитель, не отшельник, не окружен он аурой
праведника или подвижника, истязающего себя постом и
молитвами. Как все люди, страдает от боли и радуется осво-
бождению от нее».
Мифологический сюжет, на который проецируется про-
изведение Булгакова, представляет собой синтез трех основ-
ных элементов — Евангелия, Апокалипсиса и «Фауста». Две
тысячи лет тому назад было найдено «переменившее весь ход
мировой истории средство спасения». Булгаков видел его в
духовном подвиге человека, который в романе назван Иешуа
Га-Ноцри и за которым виден его великий евангельский прооб-
раз. Фигура Иешуа стала выдающимся открытием Булгакова.
Есть сведения о том, что Булгаков не был религиозен, в
церковь не ходил, от соборования перед смертью отказался.
По вульгарный атеизм был ему глубоко чужд.
Настоящая новая эра в XX веке — это тоже эра «лице-
творения», время нового духовного самоспасения и самоуп-
равления, подобное которому было явлено некогда миру в
Иисусе Христе. Подобный акт может, по М. Булгакову, спас-
ти наше Отечество в XX в. Возрождение Бога должно про-
изойти в каждом из людей.
История Христа в романе Булгакова изложена не так,
как в Священном Писании: автор предлагает апокрифическую
нгрсию евангельского повествования, в которой каждый из
участников совмещает в себе противоположные черты и выс-
тупает в двойственной роли. «Вместо прямой конфронтации
жертвы и предателя, Мессии и его учеников и враждебных им
образуется сложная система, между всеми членами которой
проступают отношения родства частичного подобия». Пере-
осмысление канонического евангельского повествования и
придает версии Булгакова характер апокрифа. Сознательное
и резкое неприятие канонической новозаветной традиции в
романе проявляется в том, что записи Левия Матвея (т. е. как
бы будущий текст Евангелия от Матфея) оцениваются Иешуа
как полностью несоответствующие действительности. Роман
выступает как истинная версия.
Первое представление об апостоле и евангелисте Мат-
фее в романе дает оценка самого Иешуа: «… ходит, ходит один
с козлиным пергаментом и непрерывно пишет, но я однажды
заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из
того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты
бога ради свой пергамент!». Стало быть, сам Иешуа отвергает
достоверность свидетельств Евангелия от Матфея. В этом от-
ношении он проявляет единство взглядов с Воландом-Сата-
ной: «Уж кто-кто, — обращается Воланд к Берлиозу, — а вы-
то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в
Евангелиях, не происходило не самом деле никогда». Не слу-
чайно глава, в которой Воланд начинал рассказывать роман
Мастера, в черновых вариантах имела заглавие «Евангелие от
Дьявола» и «Евангелие от Воланда». Многое в романе Масте-
ра о Понтии Пилате очень далеко от евангельских текстов. В
частности, нет сцены воскресения Иешуа, отсутствует вообще
Дева Мария; проповеди Иещуа продолжаются не три года,
как в Евангелии, а в лучшем случае – несколько месяцев.
Что касается деталей «древних» глав, то многие из них
Булгаков почерпнул из Евангелий и проверил по надежным
историческим источникам. Работая над этими главами, Булга-
54 Литература
ков, в частности, внимательно изучил «Историю евреев» Ген-
риха Гретца, «Жизнь Иисуса» Д. Штрауса, «Иисус против Хри-
ста» А. Барбюса, «Книгу бытия моего» П. Успенского, «Гсф-
симанию» А. М, Федорова, «Пилата» Г. Петровского, «Про-
куратора Иудеи» А. Франса, «Жизнь Иисуса Христа» Ферра-
ра, и конечно же, Библию, Евангелия. Особое место занимала
книга Э. Ренана «Жизнь Иисуса», из которой писатель почер-
пнул хронологические данные и некоторые исторические де-
тали. Из ренановского «Антихриста» пришел в роман Булга-
кова Афраний.
Для создания многих деталей и образов исторической
части романа первичными импульсами послужили некоторые
художественные произведения. Так, Иешуа наделен некото-
рыми качествами сервантовского Дон Кихота. На вопрос Пи-
лата, действительно ли Иешуа считает добрыми всех людей, в
том числе и избившего его кентуриона Марка Крысобоя, Га-
Ноцри отвечает утвердительно и добавляет, что Марк, «прав-
да, несчастливый человек… Если бы с ним поговорить, — вдруг
мечтательно сказал арестант, — я уверен, что он резко изме-
нился бы». В романе Сервантеса: Дон Кихот подвергается в
замке герцога оскорблению со стороны священника, назвав-
шего его «пустой головой», но кротко отвечает: «Я не должен
видеть. Да и не вижу ничего обидного в словах этого доброго
человека. Единственно, о чем я жалею, это что он не побыл с
нами — я бы ему доказал, что он ошибался». Именно идея «за-
ражения добром» роднит булгаковского героя с рыцарем Пе-
чального Образа. В большинстве же случаев литературные ис-
точники настолько органично вплетены в ткань повествования,
что относительно многих эпизодов трудно однозначно сказать,
взяты ли они из жизни или из книг.
М. Булгаков, изображая Иешуа, нигде ни единым наме-
ком не показывает, что это Сын Божий. Иешуа везде пред-
ставлен Человеком, философом, мудрецом, целителем, но —
Человеком. Никакого ореола святости над Иешуа не витает, и
в сцене мучительной смерти присутствует цель — показать,
какая несправедливость творится в Иудее.
Образ Иешуа — это лишь персонифицированный образ
морально-философских представлений человечества, нрав-
ственного закона, вступающего в неравную схватку с юриди-
ческим правом. Не случайно портрет Иешуа как таковой в
романе фактически отсутсвует: автор указывает на возраст,
описывает одежду, выражение лица, упоминает о синяке, и
ссадине — но не более того: «…ввели … человека лет двадцати
семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный го-
лубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с
ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым
глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с
запекшейся кровью. Приведенный с тревожцым любопытством
глядел на прокуратора».
На вопрос Пилата о родных он отвечает: «Нет никого.
Я один в мире». Но вот что опять странно: это отнюдь не
звучит жалобой на одиночество… Иешуа не ищет сострада-
ния, в нем нет чувства ущербности или сиротства. У него это
звучит примерно так: «Я один — весь мир передо мною», или
— «Я один перед всем миром», или — «Я и есть этот мир».
Иешуа самодостаточен, вбирая в себя весь мир. В. М. Аки-
мов справедливо подчеркивал, что «трудно понять цельность
Иешуа, его равность себе самому — и всему миру, который
он вобрал в себя». Нельзя не согласиться с В. М. Акимовым
в том, что сложная простота булгаковского героя трудно
постижима, неотразимо убедительна и всесильна. Более того,
сила Иешуа Га-Ноцри так велика и так объемлюша, что пона-
чалу многие принимают ее за слабость, даже з,ч духовное без-
волие.
Однако Иешуа Га-Ноцри не простой челоиэк: Воланд-Са-
тана мыслит себя с ним в небесной иерархии tfpi шерно на рав-
ных. Булгаковский Иешуа является носителем идеи богочело-
века.
Бродяга-философ крепок своей наивной верой в доб-
ро, которую не могут отнять у него ни страх наказания, ни
зрелище вопиющей несправедливости, чьей жертвой стано-
вится он сам. Его неизменная вера существуем вопреки обы-
денной мудрости и наглядным урокам казня. В житейской
практике эта идея добра, к сожалению, не защищена. «Сла-
бость проповеди Иешуа в ее идеальности, – справедливо
считает В. Я. Лакшин, — но Иешуа упрям, v в абсолютной
цельности его веры в добро есть своя сила». В своем герое
автор видит не только религиозного проповедника и ре-
форматора — образ Иешуа воплощает в ccfie свободную
духовную деятельность.
Обладая развитой интуицией, тонким и сильным интел-
лектом, Иешуа способен угадывать будущее, причем не про-
сто грозу, которая «начнется позже, к вечеру:», но и судьбу
своего учения, уже сейчас неверно излагаемого Левием. Иешуа
— внутренне свободен. Даже понимая, что ему реально угро-
жает смертная казнь, он считает нужным сказать римскому
наместнику: «Твоя жизнь скудна, игемон».
Б. В. Соколов полагает, что идея «заражения добром»,
являющаяся лейтмотивом проповеди Иешуа, привнесена Бул-
гаковым из ренановского «Антихриста». Иешуа мечтает о
«будущем царстве истины и справедливости» и оставляет его
открытым абсолютно для всех: «…настанет время, когда не
будет власти ни императора, ни какой-либо иной власти». Че-
ловек перейдет в царство истины и справедливости, где вооб-
ще не будет надобна никакая власть.
Га-Ноцри проповедует любовь и терпимость. Он никому
не отдает предпочтения, для него одинаково интересны и Пи-
лат, и Иуда, и Крысобой. Все они — «добрые люди», только —
«покалеченные» теми или иными обстоятельствами. В беседе
с Пилатом он лаконично излагает суть своего учения: «…злых
людей нет на свете». Слова Иешуа перекликаются с кантов-
скими высказываниями о сути христианства, определенной или
как чистая вера в добро, или как религия добро -о образа жиз-
ни. Священник в ней просто наставник, а церковь — место
собраний для поучений. Кант рассматривает добро как свой-
ство, изначально присущее человеческой природе, как, впро-
чем, и зло. Для того чтобы человек состоялся как личность,
т. е. существо, способное воспринимать уважен ке к морально-
му закону, он должен развить в себе доброе начало и подавить
злое. И все здесь зависит от самого человека. Р’ади собствен-
ной же идеи добра Иешуа не произносит слово неправды. Если
бы он хоть немного покривил душой, то «исчез эы весь смысл
его учения, ибо добро — это правда!», а «правду говорить
легко И приятно».
В чем же главная сила Иешуа? Прежде всего в открыто-
сти. Непосредственности. Он всегда находится в состоянии
духовного порыва «навстречу». Его первое же появление в
романе фиксирует это: «Человек со связанными руками не-
сколько подался вперед и начал говорить:
— Добрый человек! Поверь мне…»
Иешуа — человек, всегда открытый миру, «Открытость»
и «замкнутость» — вот, по Булгакову, полюсы добра и зла.
«Движение навстречу» — сущность добра. Уход в себя, замк-
нутость — вот что открывает дорогу плу. Уход? в егбя, ‘IPTIU
Мастер и Михаил Булгаков 55
век так или иначе вступает в контакт с дьяволом. М. Б. Ба-
бинский отмечает способность Иешуа поставить себя на место
другого, чтобы понять его состояние. Основой гуманизма этого
человека является талант тончайшего самосознания и на этой
основе — понимание других людей, с которыми сводит его
судьба.
В этом – ключ к эпизоду с вопросом: «Что такое исти-
на?». Пилату, мучающемуся гемикранией, Иешуа отвечает так:
«Истина… в том, что у тебя болит голова».
Булгаков и здесь верен себе: ответ Иешуа связан с глу-
бинным смыслом романа — призывом прозреть правду сквозь
чамеки, открыть глаза, начать видеть.
Истина для Иешуа — это то, что на самом деле. Это сня-
тие покрова с явлений и вещей, освобождение ума и чувства
от любого сковывающего этикета, от догм; это преодоление
условностей и помех. «Истина Иешуа Га-Ноцри — это восста-
новление действительного видения жизни, воля и мужество
не отворачиваться и не опускать глаз, способность открывать
мир, а не закрываться от него ни условностями ритуала, ни
выбросами «низа». Истина Иешуа не повторяет «традицию»,
«регламент» и «ритуал». Она становится живой и всякий раз
поной способностью к диалогу с жизнью.
Но здесь и заключено самое трудное, ибо для полноты
такого общения с миром необходимо бесстрашие. Бесстрашие
души, мысли, чувства».
Деталь, характерная для Евангелия от Булгакова, — со-
четание чудотворной силы и чувства усталости и потерянно-
сти у главного героя. Гибель героя описывается как вселен-
ская катастрофа — конец света: «настала полутьма, и молнии
бороздили черное небо. Из него вдруг брызнуло огнем, и крик
кентуриона: «Снимай цепь!» — утонул в грохоте… Тьма за-"
крыла Ершалаим. Ливень хлынул внезапно… Вода обруши-
лась так страшно, что когда солдаты бежали книзу, им вдогон-
ку уже летели бушующие потоки».
Несмотря на то что сюжет кажется завершенным — Иешуа
казнен, автор стремится утвердить, что победа зла над добром
не может стать результатом общественно-нравственного про-
тивоборства, этого, по Булгакову, не приемлет сама челове-
ческая природа, не должен позволить весь ход цивилизации.
Возникает впечатление, что Иешуа так и не понял, что он умер.
Он был живым все время и живым ушел. Кажется, самого
слова «умер» нет в эпизодах Голгофы. Он остался живым. Он
мертв лишь для Левия, для слуг Пилата.
Великая трагическая философия жизни Иешуа состоит
в том, что право на истину (и на выбор жизни в истине) испы-
тывается и утверждается также и выбором смерти. Он «сам
управился» не только со своей жизнью, но и со своей смертью.
Он «подвесил» свою телесную смерть так же, как «подвесил»
свою духовную жизнь.
Т^м самым он поистине «управляет» собой (и всем вооб-
ще распорядком на земле); управляет не только Жизнью, но и
Смертью.
«Самотворение», «самоуправление» Иешуа выдержало
испытание смертью, и поэтому оно стало бессмертным.
