ИСТОРИЯ МУЗЕЕФИКАЦИИ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ПАМЯТНИКОВ В РОССИИ
(1-я пол. XIX в. — начало 1980-х гг.)
История музеефикации археологических объектов обусловлена всей историей археологии, музейного дела и охраны памятников.
Хронология музеефикации археологических памятников в России:
1-й период (2-я четверть XIX в.-2-я пол. 1920-х г.) — начало проведения археологических исследований, появление первых археологических музеев, осознание необходимости охраны памятников археологии;
2-й период (конец 1920-х гг.-1948 г.) — расширение археологических исследований, создание законодательной базы по охране археологических памятников, огосударствление музеев и коллекций;
3-й период (1948-начало 1980-х гг.) — разработка законодательных основ для создания музеев-заповедников, организация и начало деятельности первых музеев такого типа, накопление опыта их деятельности;
4-й период (начало 1980-х гг.- настоящее время) — изменение социокультурной ситуации в России, появление новых направлений в музейной деятельности страны.
§ 1. Археологический памятник
как феномен культуры: его восприятие,
первые проекты музеефикации
Интерес к археологическим памятникам со стороны русской научной общественности возник еще в начале XVIII в. Этот интерес был частью политики реформ во всех сферах жизни России, проводимой Петром I. В археологической литературе есть упоминания о существовании еще во 2-й половине XVII в. в России своеобразной инструкции для проведения раскопок. Однако первые попытки выявления, научного описания и систематизации памятников археологии относятся ко 2-й четверти XVIII в. и связаны с именем В.Н. Татищева. Именно в его «Истории Российской» впервые встречается подробное описание некоторых памятников археологии России. В.Н. Татищеву принадлежит идея составления анкеты для местных чиновников и геодезистов, где содержались сведения об археологических памятниках на территории той или иной губернии.
Впрочем, раскопок на территории России во второй половине XVIII века не проводилось. Часть образованной публики интересовалась в основном зарубежными исследованиями. Примечательно, что в 1780-е гг. Е.Р. Дашкова (путешествовавшая тогда по Италии) заметила неаполитанскому королю: «Однажды я позволила сказать их величествам, что следовало бы утроить количество рабочих, производивших раскопки в Помпее, и когда она будет совершенно очищена от пепла, поставить на места всю мебель и утварь и приставить стражу к этим сокровищам, а затем объявить по всей Европе, что за известную плату можно видеть подлинную картину обычаев, утвари, жизни обитателей старинного города, сохранившегося в неприкосновенности, вплоть до объявлений на домах; я полагала, что этим расходы вернутся сторицей, так как со всего света стекутся знатоки, любители и просто зеваки, чтобы полюбоваться картиною, так сказать, говорящею, какую не могло бы заменить ни одно описание; можно было бы видеть прямо, как люди жили; а король этим сделал бы просто нечто волшебное, вырвав из рук времени и забвения живую картину столь далекой действительности».
В дореволюционной России предпринимались попытки сохранения и экспонирования археологических комплексов (городищ, могильников), однако речи о создании музеев, которые можно было бы назвать «археологическими музеями-заповедниками», не шло. Первенство в деле сохранения и экспонирования памятников археологии принадлежит исследователям, изучавшим античные памятники Северного Причерноморья. Именно в 1-й четв. XIX в. организуются музеи в Феодосии, Одессе и Керчи. Чиновник В.В. Капнист в 1820 г совершил поездку в Крым для исследования состояния греческих памятников архитектуры46. Причем, в письме по итогам его поездки президент Петербургской АН С.С. Уваров отметил: «От Греческой архитектуры, кроме фундаментов ничего более не осталось… Сии фундаменты, свидетельствующие об огромном древнем строении, должны быть сохранены и описаны…». В 1823 г., А.И. Стемпковский составляет записку о необходимости сохранения и изучения памятников архитектуры и археологии Юга России и о создании археологических музеев в этом регионе.
Позже с расширением археологических исследований на юге России создаются первые археологические музеи. Территории раскопок становятся объектом музейного показа (хотя, безусловно, не существовало ни методик консервации археологических остатков, ни создания продуманных экспозиций под открытым небом). Из наиболее ярких примеров можно было бы привести Херсонес Таврический49, древности Пантикапея. Подчас территория раскопок являлась единственной более или менее постоянной частью музея.
Однако чаще приходилось ограничиваться лишь ремонтом и охраной крупных археологических комплексов. На Керченском полуострове в 1865 г. были проведены работы по частичной реконструкции Царского кургана: был расширен и обложен бутовым камнем раскоп, ведущий в курган, восстановлена вершина, пострадавшая из-за грабительских раскопок, реставрирована верхняя часть свода галереи, вход в погребальную камеру и мозаичный пол. Кроме того, тогда же при кургане строится караульный домик со сторожем.
Сложнее дело обстояло с памятниками раннего и позднего средневековья, располагавшимися в Средней полосе России, Сибири. С одной стороны, эти остатки старины являлись частью обыденной жизни населения Российской империи, с другой — утратив свое первоначальное значение, они постепенно приобретали совершенно иное качество. Следует помнить также и о том, что сохранность памятника археологии прямо зависит от отношения к нему общества.
Чем же был и есть памятник археологии для общества XIX века? Прежде всего, неоднородность русского общества отразилась и на отношении представителей различных его слоев к памятникам древности. Проанализировав группу литературы (к сожалению, весьма немногочисленную), можно выделить следующие моменты:
1) Памятник археологии воспринимался как наследие предков,
требующее почитания и обережения;
2)Считался проклятым, либо волшебным местом, связанным с
«нечистой и неведомой силой»;
3)Функциональным элементом — межевым знаком, ориентиром;
4)Местом для добывания ценных вещей;
5)Курьезом, любопытным раритетом.
Для иллюстрации каждого положения приведем несколько примеров. В археологической литературе XIX века не раз встречаются упоминания о почитаемых среди местного населения археологических памятниках.
Так, существует весьма показательное описание каменного изваяния (судя по всему, половецкого происхождения), стоявшего на поляне у деревни Болваны Рославльского уезда Смоленской губернии. Изваяние было окружено небольшими камнями. О нем сообщается следующая легенда: «Это было давно», — говорят крестьяне. — «Наша бабушка (как они называют это изваяние) пасла свое большое стадо овец и помогала многим людям. Но вот однажды проходит по этому месту какой-то святой муж и, увидев бабушку, праздно стоявшую среди бродящего стада, обратился к ней с просьбой о какой-то услуге, но бабушка отказалась услужить святому и не захотела двинуться даже с места. «Будь же ты камнем, — сказал праведник. — И камнями станет все стадо твое!.. »и Корреспондент отмечает, что изваяние считается святыней жителями окрестных деревень, оно защищает посевы от градобитий, гроз и всяческих несчастий. Непочтительное отношение к статуе наказывается. В1890 г. местный исторический музей направил ходатайство полицейским органам о доставке «бабушки» в музей, но «рославль ский исправник… донес, что… весьма возможно ожидать со стороны крестьян деревни Болваны сопротивления, в случае отобрания у них этого изваяния…». В данном случае «музеефикация» этого памятника археологии прямо зависела от отношения к нему со стороны местных жителей.
Функциональное значение памятника археологии отнюдь не всегда связано с его подлинным историческим значением. Здесь мы воспользуемся сведениями, приведенными в работе Н.А. Кренке. Согласно исследованиям автора, межевые документы XV-XVII вв. раскрывают значение курганов как межевых знаков, ориентиров. Наличие в курганах межевых ям в XVII в. лишний раз подтверждает значение могильной насыпи как знака-ориентира.
Курганы (или вообще древние захоронения), пещеры часто выступают в качестве нечистых или заколдованных мест. Как правило, с памятником связывается существование в его недрах несметных сокровищ.
О том, что археологические памятники становились местом добычи ценностей, материала для переплавки существует большое количество свидетельств. Приведем некоторые из них.
Зачастую разграбление курганов носило организованный характер, либо черты «эпидемии курганомании», которая на короткое время охватывала целые деревни в связи с единичными находками ценных вещей57. А бережное отношение местных жителей к археологическим объектам иногда основывалось на нежелании потерять «запасной» источник существования. Вместе с тем памятник археологии иногда продолжает функционировать по своему первоначальному назначению — как святилище, либо место захоронения. Из характерных примеров можно привести Камень Дыроватый — пещерное святилище на скалистом берегу р. Чусовой в Пригородном районе Свердловской области. По мнению авторов исследований, святилище в этой пещере, расположенной в отвесной скале, начало функционировать в эпоху мезолита. Обряд состоял в стрельбе из лука в пещеру, расположенную высоко над урезом воды в отвесной скале (внутри пещеры найдено более 20 000 наконечников каменных, костяных, бронзовых и железных стрел). Сама скала со стороны напоминает человеческое лицо с открытым ртом, что, возможно, послужило основанием для ее «освящения». Судя по находкам, святилище функционировало несколько тысячелетий и продолжает по сей день служить тем же целям — в грунте найдено большое количество дроби и малокалиберных пуль. Другой пример касается Московской области, где в 1970-е гг. раскопки курганов у д. Новленское выявили вторичное использование курганного могильника XII в.: захоронения в нем проводились и в XVIII в.
Интересные сведения о восприятии курганов и городища в Новгородской губернии содержатся в заметке М. Быстрова. В ней говорится, что, по мнению крестьян, курганы являются братскими могилами русских воинов, погибших «когда Литва приходила». Особо автор выделяет т.н. «Шум-гору» — курган, на котором ежегодно в Успенское заговенье служился молебен. По версии крестьян, когда-то на месте сопки стояла церковь, которая провалилась сквозь землю — после этого и появилась сопка. Кроме того, по поверью, глухие могли излечиться, прислушавшись в определенный день к тому, что делалось в кургане. Однако даже столь уважительное отношение к курганам не мешало некоторым крестьянам раскапывать их в поисках сокровищ. В том же уезде существовало городище, носившее местное название «Городок», где в праздничные дни проходили гуляния.
Любопытной проблемой является и интерпретация археологического памятника в народной среде. В этнографической литературе не раз отмечалось, что народ связывает все нашествия в Россию либо с литовцами (поляками), либо с французами. Таким образом, и археологические памятники (прежде всего, курганы), вроде бы, являются свидетельствами этих войн. Так трактовалась и Шум — гора, и курганы близ Микулина городища на реке Шоше, так и поныне трактуются уже распаханные курганы у бывшего села Руднево, ныне вошедшего в черту Москвы.
Исследователь А. А. Панченко на основе обширного этнографического материала, касавшегося древнерусских и славянских могильников, сделал вывод о том, что народное восприятие этого типа археологических памятников иллюстрирует процесс «постепенного изменения статуса могильника в крестьянской культуре; такой процесс уместно назвать «археологизацией» или «вторичным ритуальным использованием». Однако нельзя не отметить и такую закономерность: традиционное соотнесение памятника археологии не со «своей» культурой, как правило, воспитывало у местного населения довольно индифферентное отношение к нему. (Увы, последствия такого отношения археологи и музейные работники ощущают до сих пор).
Несколько иным было отношение к памятникам у представителей дворянской знати. Для многих из них памятник являлся курьезом, чем-то средним между усадебным гротом и «китайским» павильоном. Прежде всего, это отношение выразилось в планировке ландшафтных парков. Можно привести несколько наиболее характерных примеров использования археологических остатков. Это, например, Царицыно, где в парке сохранились курганы вятичей. Они были включены в парковую систему — между ними размещались белокаменные статуи69. Не исключено также, что некоторые царицынские курганы имеют более позднее происхождение (возможно, XVIII века) — в них вообще отсутствуют какие-либо следы погребений. Насыпной курган мы можем увидеть и в Дубровицах, и на территории парка музея-заповедника «Горки Ленинские», где помимо подлинной курганной группы также существуют, видимо, насыпные курганы, отличающиеся высотой и диаметром от своих более ранних «собратьев».
Из других типов археологических памятников можно отметить половецкие изваяния, располагавшиеся в парках усадеб наряду с античными статуями. Судя по всему, они рассматривались владельцами усадеб как средство подчеркнуть свою неординарность, или, быть может, чудачество. В Подмосковье известны как минимум три факта использования «половецких баб» как части паркового ансамбля. Это имение Нарышкиных в Кунцеве, усадьба СП. Румянцева в с. Зенино, усадьба «Абрамцево» (в последней, видимо, каменные бабы появились несколько позже — в конце XIX-нач.ХХ вв.).
На фоне такой социокультурной ситуации ведутся археологические исследования в России. Параллельно с античными памятниками в 1-й половине XIX в. изучаются и средневековые городища, курганы. Последние исследования не носят такого массового характера (что отчасти объясняется отсутствием средств у организаторов этих работ). Но в 1820-е — 1850-е гг. интерес к отечественным древностям повышается. Правда, в основном это касается развития русской этнографии и истории русского искусства.
Неслучайно поэтому, видимо, первый (и единственный из известных нам) проект «музея под открытым небом», выдвинутый в XIX в., был связан именно с попыткой сохранить архитектурное и археологическое (вещественное) наследие Волжской Болгарии. Речь идет о плане учреждения «археологического музеума в Болrape», разработанном в 1869 г. членом Псковского губернского статистического комитета К.Г. Евлентьевым. Ввиду уникальности этого проекта для русской исторической науки, остановимся на нем подробнее.
Автор отмечает, что «учреждение просвещенного надзора за целостью развалин» является главным условием их сохранности. Проводя параллель с Помпеями, автор проекта пишет: «Сокровища классической Помпеи… сгруппированы в публичном музеуме, в Неаполе; сокровища же русской Помпеи (имеется в виду Булгарское городище — А.М.), тоже рисующие оживленную картину древнебулгарского города до мельчайших подробностей, исчезают от времени и расхищаются профанами»74.
Интересно, что К.Г. Евлентьев разделил археологическую и архитектурную части будущего заповедника: т.н. «наружный город» (развалины культовых сооружений) и «подземный» город (т.е. непосредственно археологические памятники). Впрочем, в «подземный город» автор не включил остатки булгарских построек, но лишь «разнообразные предметы татарско-булгарской промышленности». И это естественно, ведь крупных археологических исследований на территории городища в те годы не проводилось и представление о памятнике у многих археологов формировалось на основе случайных находок или же, в лучшем случае, летописных сведений о Булгаре.
Организационно проектируемый музей строился следующим образом. Смотрителем развалин мог назначаться священник села Болгары. Его директором мог назначаться либо один из профессоров Казанского университета, либо смотритель Спасских училищ. Археологические работы в целях экономии могли производиться силами местных крестьян, свободных от сельскохозяйственных занятий или учеников училищ Спасского уезда. Сам музей мог помещаться в специально снятой для него избе.
Предполагалось, что музей будет организован либо за счет правительственной субсидии, либо на средства научного общества, либо на средства, данные татарскими купцами. Автор проекта учел даже социальное значение болгарских остатков: «Развалины Булгара считаются у магометан наших местом священным, куда они, со всего востока, идут на поклонение толпою… Из всего этого… можно будет извлечь законным путем материальные средства на содержание древлехранилища»77. Дальнейшие же поступления должны были производиться за счет входной платы и денег, вырученных от продажи не очень ценных археологических находок.
Интересно, что автору проекта Болгарский музей виделся как некий научный центр, где проходили бы исследования по истории востока России. Проект был представлен на I Археологическом съезде в Москве, однако продолжения так и не получил.
Важно отметить, что методики археологических исследований, использовавшиеся в XIX в., не позволяли произвести восстановление памятника78. Например, столь популярная у ряда исследователей «траншейная» археология не могла дать полного представления о раскопанном памятнике (напомним, что именно по этой методике начинались раскопки на Недвиговском городище (Танаис), что впоследствии несколько осложнило интерпретацию некоторых объектов на территории городища), полевая документация также зачастую либо вообще отсутствовала, либо являлась простой «отпиской».
С развитием методики раскопок меняется и отношение к памятнику. Опытный исследователь древностей А.А. Спицын одним из первых обратился к проблеме разработки новой методики исследований: «Раскопка должна быть столь осмотрительна и точна, чтобы по отчету можно было изготовить модель памятника, если не восстановить его». Также, автор отстаивал идею сохранения и восстановления раскопанного памятника, считая, что эти меры позволят сохранить его как напоминание о прошлом: «Одни исследователи преднамеренно не засыпают курганов, чтобы не ввести в заблуждение новых исследователей, другие приводят их почти в прежний вид, желая, чтобы они оставались по-прежнему памятниками старины. И та, и другая точка зрения имеет основания, но мы стоим охотнее на второй».
Однако методик сохранения раскопанных объектов не существовало. Так, А.А. Спицын заметил, что «остатки жилищ и сооружений, обнаруженные исследователем, почти всегда обречены на уничтожение, так как нет никаких способов сберечь находящийся в них строительный материал… Лучшее средство сберечь раскопанные остатки города или здания — вновь прикрыть их землею».
Тем не менее, площадь раскопок на некоторых историко-культурных комплексах Причерноморья в конце XIX — начале XX в. включается в экскурсионные маршруты.
Успех деятельности экспозиций под открытым небом в Причерноморье связан с популярностью этих мест у туристов. Не менее интересный в археологическом отношении Танаис, раскапывавшийся в 1850-х гг. П.М. Леонтьевым, не привлекал такого внимания в силу своей удаленности от мест «массового отдыха». Напомним, что о важном историческом значении Танаиса как самого северного форпоста греческой колонизации писал еще в 1823 г. И.А. Стемпковский. Можно предположить, что по этой же причине не удалась организация музея в Булгаре.
Нельзя не отметить, что даже известные и довольно хорошо сохранившиеся памятники (например, Херсонес) не стали полноценными музеями по той причине, что они рассматривались лишь как место проведения раскопок. Причем, основное внимание уделялось вещам; сооружения и постройки (как античные, так и средневековые), предоставленные сами себе, разрушались.
2-я половина XIX в. характеризуется повышением интереса к средневековым археологическим памятникам. В 1896 году выходит в свет книга Н.Е. Бранденбурга «Старая Ладога», где подводятся итоги почти десятилетних раскопок этого памятника84. Особенностью упомянутого издания стало стремление автора рассмотреть историю Старой Ладоги в комплексе, привлекая для этой цели различные источники (письменные, вещественные, изобразительные). Интересен подход автора к археологическим исследованиям. Н.Е. Бранденбург предполагал, что на основе полученных в результате раскопок данных возможна частичная реставрация крепости Старой Ладоги (что и произошло в 1970-е гг.). Проводятся исследования на территории Булгарского городища (наиболее крупные раскопки на этом памятнике относятся к 1877, 1887, 1892 гг.). В 1913-1916 гг. исследования на городище ведутся каждый сезон. Территория городища переходит в ведение Казанского общества Археологии, истории и этнографии, которое ведет раскопки и ремонтные работы на архитектурных памятниках. Обследуются остатки средневековых укреплений русских городов. Благодаря инициативе членов губернских ученых комиссий организуется ряд местных археологических музеев.
Наряду с этими положительными фактами нельзя не отметить, что инициатива создания музеев принадлежала в основном частным лицам, не существовало ни единого органа музейного управления, ни системы охраны памятников.
Отсутствие закона об охране памятников стало одной из причин постепенной утраты археологического наследия. Председатель Археологической Комиссии А.А. Бобринский в 1909 г. попытался решить вопрос о сохранении археологических памятников на частных землях, внеся в Государственную Думу проект положения, суть которого сводилась к следующему: признать за курганами, городищами и т.п. право земли общественной, даже если эти памятники расположены на частных земельных владениях. Вследствие этого А.А. Бобринский предложил разрешать раскопки на этих землях только в соответствии с Высочайшим повелением от 11 марта 1889 г. (т.е. на основании разрешения Императорской археологической комиссии), заметив, однако, что «это касается только недр земли и нисколько не мешает собственникам эксплуатировать наружную поверхность курганов для своих нужд». Закон же об охране памятников существовал лишь в виде проекта.
Археологические музеи в своей деятельности шли в русле общих музейных тенденций того времени. Господство направления, вошедшего в литературу под названием «историко-бытового», обусловило повышенный интерес создателей музеев к вещам, археологическим находкам. Недвижимые археологические памятники выпадали из сферы деятельности большинства археологических музеев. Такое положение наблюдалось и в начале XX в. Лишь после политических событий 1917-1918 гг., когда стали оформляться черты государственной политики (именно политики!) в области музейного дела, можно говорить об изменении ситуации и начале нового периода в музейном деле вообще, и в деле музеефикации памятников археологии, в частности.
Недвижимые памятники археологии в 1920-е гг. становятся (наряду с дворцами, усадьбами и пр.) частью исторического наследия, стоящей под охраной государственных органов. Безусловно, эта идеальная схема чаще всего не «срабатывала», однако само наличие государственной системы охраны памятников уже показательно.
На отдельных примерах отношения к памятникам археологии мы видим, что проблема их охраны тесно соприкасается с проблемой создания археологических заповедников. Особенно ярко эта взаимосвязь проявилась в годы индустриализации, когда развитие экономики поставило под угрозу существование археологических памятников. Процесс этот был весьма опасен и для остальных составных частей историко-культурного наследия. Нельзя не назвать и другую причину, подготовившую почву для создания и деятельности археологических заповедников: это подъем краеведческого и музейного движения в СССР. В январе 1924 г. ВЦИК и СНК РСФСР принимают декрет «Об учете и охране памятников искусства, старины и природы». В нем уделено внимание и памятникам археологии — декларируется положение об установлении «достаточных мер к охране археологических памятников… с тем, чтобы не производились никакие действия, разрушающие целость означенных памятников». В июле того же года Президиум ВЦИКа утверждает «Инструкцию об учете и охране памятников искусства, старины и природы», где контроль за сохранением археологических объектов возлагается на соответствующие отделы при местных исполкомах. На представителей губмузеев и сотрудников государственных музеев возложены также обязанности по определению значения археологических остатков с целью их постановки на охрану. Примечательно, что в этой инструкции запрещалось использовать археологические памятники в качестве строительного материала и распахивать их. Для полевых памятников устанавливалась «охранная полоса» шириной не менее одной сажени в зависимости от размера и значения памятника.
Естественно, первые попытки создания археологических заповедников в 1920-е годы касались в основном античных памятников. Причин тут несколько: это традиционно привлекательное месторасположение, большой опыт исследовательской и музейной деятельности, наконец, благоприятные природные условия, способствующие сохранению памятников под открытым небом, достаточно развитая дорожная сеть. Заметим, что большая часть этих причин «идет» еще из XIX в. Так, в 1926 принимается решение об организации археологического заповедника на территории городища Ольвия (Очаковский район Николаевской обл.), создается музей-заповедник на месте Херсонеса.
В феврале 1925 г. утверждается «Список научных, художественных и других учреждений, находящихся в ведении Главнауки». Среди них — Херсонесский музей с местом раскопок и Историческим музеем в Керчи с местом раскопок (как отделение Херсонесского музея). В сентябре того же года к этому списку добавлен Центральный музей Тавриды. В России идет активная популяризация памятников археологии: в 1926 г. выходит ряд путеводителей по древностям Крыма. Существовали экскурсионные программы по экспозициям под открытым небом. Например, на Херсонесе Таврическом проводились как обзорные, так и специализированные экскурсии, посвященные какой-либо теме, были разработаны различные экскурсионные маршруты. Не остается в стороне и средняя полоса России: в 1927 г. выходит путеводитель выставки по материалам археологических раскопок в Старой Рязани, идет популяризация архитектурно-археологических памятников Булгара. В середине 1920-х годов Музейный отдел Главнауки начал разрабатывать план по созданию на территории городища Старая Рязань археологического заповедника.
Всего же по состоянию на 6 апреля 1928 г. на балансе Главнауки числилось три музея, где экспонировались археологические объекты:
Государственный Центральный музей Тавриды с местом раскопок и археологических памятников Судака, г. Симферополь;
Государственный Херсонесский музей с местом раскопок. Херсонес;
Государственный историко-археологический музей в
Керчи с местом раскопок. Керчь, ул. Свердлова, б".
Кроме того, в составе Бахчисарайского музея находились 2 археологических памятника — Чуфут-Кале и Мангуп-Кале. В средней полосе России на месте Булгарского городища существовал «Музей Спасского кантона» (село Булгары).
В 1929 г. музейная сеть претерпевает некоторые изменения. В системе Главнауки остаются музей Тавриды, Херсонесский и Керченский музеи, музей Спасского кантона. Организуется филиал («отделение») ГИМа в Судаке.
Однако происшедшие в стране изменения не всегда положительно сказывались на состоянии музейного дела. Так, в 1923 г. прекращает свое существование Московское археологическое общество (один из главных центров музейного дела дореволюционной России). Прекращаются консервационные работы на Булгарском городище, проводившиеся Казанским обществом археологии, истории и этнографии. В1923 г. Общество передает городище в ведение губернского подотдела по охране памятников.
Вместе с тем экономическое развитие страны (развитие дорожной сети, массовое строительство) поставило памятники археологии в угрожающее положение. Так, в обстоятельной работе А.А. Миллер выделил несколько причин разрушения археологических памятников, среди которых упоминались и несогласованность строительных организаций и органов охраны памятников, низкоквалифицированное проведение раскопок и невежество определенной части населения. Кстати, в этой же статье дается характерное описание состояния Недвиговского городища (Танаиса), где местным населением еще с конца прошлого века велась добыча белого камня: «В революционное время этот процесс не только не приостановился, но то, что пришлось видеть в 1927 и 1928 году, превосходит даже прежние работы недвиговских казаков. На городище во многих местах были прорыты довольно глубокие траншеи для добычи камня». Несмотря на уже упоминавшийся декрет 1924 г., подобные факты были не единичными и к середине 1930-х гг. участи научной общественности они вызывают тревогу.
Законодательную поддержку пока еще не оформленная идея создания археологических музеев-заповедников получила в 1934 г., когда принимается Постановление ВЦИК и СНК СССР «Об охране археологических памятников », где предлагалось представить на утверждение ВЦИКа «список комплексных археологических памятников, имеющих крупное научное значение, которые должны быть признаны археологическими заповедниками». В октябре 1935 г. к утвержденному в марте того же года списку памятников архитектуры, подлежащих государственной охране, добавились памятники археологии в количестве 114 единиц.
Как видим, речь здесь идет пока лишь об «инвентаризации» памятников. Это естественно, так как в 1920-30-е гг. советская археологическая наука делала первые шаги в освоении новых направлений исследований. Так, например, в статье с многообещающим названием « Об организации города- музея в Новгороде » почти ничего не говорится о сохранении археологического наследия этого города по той причине, что крупномасштабных исследований тогда там еще не проводилось.
Логическим продолжением (после утверждения списка памятников) должно было бы стать создание на их базе либо археологических заказников, либо заповедников. Но здесь необходимо учитывать и ту ситуацию, в которой оказались советские музеи в конце 1920-1930-е гг., когда музей мыслился лишь как центр массовой пропаганды.
К этому следует добавить и весьма слабое развитие идеи музеев под открытым небом вообще. Концепция подобного типа музеев начала складываться еще в середине XIX в., когда постепенно музейные работники стали приходить к мысли о том, что музеем может быть не только здание, но и окружающая его природа, исторические строения и т.п. В 1931 г. появляется важный документ (известный под названием «Афинская хартия»), который «фиксирует» новый взгляд на памятник истории и культуры как комплекс, где исторически сложившееся окружение не менее ценно, чем сам памятник. Наиболее полно этим положениям отвечал музей под открытым небом. Именно в нем стало возможным некое моделирование прошлого, погружение в историю. Отметим, что в Европе в первой трети XX в. существовало более 200 скансенов, в том числе, имевших в своем составе археологические памятники или их реконструкции. Экспозиции под открытым небом с использованием материалов археологических раскопок создавались и в Швейцарии (г. Шененверд) еще в 1890 году, и в Германии в 1909 году. В 1920-х-1930-х гг. продолжались работы по организации экспозиций в Италии, где (кроме уже существовавших музеев на месте Помпеи и др.) начал создаваться музей на месте раскопок римского города Аугуста Раурика, проводились раскопки в Риме.
Впрочем, О.Н. Бадер сообщил о том, что в 1941 г. им был разработан проект музеефикации Мамонова городища — памятника средневековой археологии, располагавшегося на территории ЦПКиО г. Москвы. Однако никаких конкретных документальных свидетельств этого не сохранилось.
Естественно, в годы Великой Отечественной войны развитие советской музейной сети приостановилось.
Итак, достаточно четко выделяются хронологические рамки 1-го и 2-го периодов в истории музеефикации памятников археологии. Их обоснованием служат прежде всего конкретные исторические факты, касающиеся создания и функционирования тех или иных музеев. Безусловно, наличие проектов организации музеев (проекты Вихмана, Аделунга, Евлентьева и ряд других) свидетельствует о готовности определенной части общества предложить новые формы музейной деятельности, однако отсутствие возможностей по реализации этих проектов сводят усилия их творцов практически к нулю. Давние идеи возрождаются и обретают реальные формы через много лет в зачастую в кардинально изменившейся ситуации. «Старые» проекты пересматриваются с учетом новых реалий, либо используются просто как «материалы к истории» того или иного музея — не более того.
1920-е годы (несмотря на свою противоречивость) ознаменовались редким для нашей страны объединением усилий научной общественности и государственных органов в деле охраны культурного наследия. Примечательно, что общественная инициатива вполне принималась чиновниками — все наиболее важные законодательные акты по вопросам культуры в 1920-е гг., принятые СНК и ВЦИКом, готовились известными искусствоведами, археологами, историками (А.Н. Бенуа, И.Э. Грабарем, А.А. Миллером, П.П. Покрышкиным, В.А. Городцовым, Г.А. Малицким и многими другими). К сожалению, этот период длится недолго. В конце 1920-х-начале 1930-х гг. государство постепенно переходит к политике «мелочной опеки» музеев. Ряд законодательных актов (например, Постановление 1934 г. «Об охране археологических памятников») появляются скорее по инерции и получают реальное продолжение лишь в 1950-е-1960-е гг.
§2 Создание первых археологических музеев- заповедников
в России
Послевоенные годы являются особым временем для развития российского музейного дела и охраны памятников. В этот период предстояло осмыслить те огромные культурные потери, понесенные в войне, изменение общей социокультурной ситуации. К этому же времени относится и официальная кампания по укреплению патриотизма, развернутая в 1948-1949 гг. Такой «симбиоз» политических и культурных причин способствовал появлению целого комплекса документов: Постановления СМ от 14 октября 1948 г. «О мерах улучшения охраны памятников» и «Положения об охране памятников культуры». Нельзя не отметить, что данное Постановление базировалось на некоторых положениях декрета 1924 г.
Вместе с тем, именно в 1948 г. появилась законодательная возможность объявлять заповедниками «памятники культуры комплексного характера, имеющие особое научное, историческое или художественное значение». Первые музеи-заповедники создаются в 1958 г. на базе историко-архитектурных комплексов. В Постановлении 1948 г. содержалось разрешение на создание при Академии наук научно-методического совета по охране памятников культуры. Такой Совет был создан позже и стал одним из важных консультативных органов при организации новых музеев (в том числе и археологических заповедников). Также в Постановлении указывалось на необходимость разработки инструкции о порядке учета, регистрации и содержания археологических и исторических
памятников. По сути работа над регистрацией археологических памятников, проводившаяся в 1930-х гг., начинается заново.
К этому же периоду относится введение в научный оборот термина «музеефикация». Он утвердился в музееведческой науке после Великой Отечественной войны в период широкомасштабных работ по реставрации историко-культурного наследия и последующей организации музеев-заповедников. В те годы этот термин применялся в основном по отношению к памятникам архитектуры и подразумевал реставрацию и приспособление памятника под музейные нужды.
В археологической науке также происходят изменения, касающиеся, прежде всего, древнерусских памятников. Начинаются крупномасштабные работы по изучению культурного слоя в Новгороде, Пскове, Москве. Именно в это время можно говорить о начале городской средневековой археологии. Возрождается экспедиционная деятельность вне городов.
Но нельзя не отметить такой парадокс: расширение и увеличение объемов археологических работ в послевоенное время не способствовало сохранению памятников археологии. Методика раскопок, например, древнерусских памятников не позволяла произвести их последующее восстановление. И если в 1910 г. А.А. Спицын ратовал за восстановление раскопанных курганов, то в1951г.Д.А. Авдусин рисовал такую «методически правильную» картину окончания раскопок: «После раскопок от насыпи кургана не остается ничего, кроме груд выброшенной земли, кольцом окружающей площадку раскопанного кургана, представляющую собой древнюю поверхность, на которой он был насыпан».
Первые примеры создания археологических музеев-заповедников приходятся на начало 1960-х годов. Назвать этот период благоприятным для дела сохранения археологического наследия вряд ли можно. Интенсивное строительство, сельскохозяйственная деятельность вновь (как и в 1930-х гг.) заставили вспомнить о необходимости охраны памятников. Даже в официальных документах того времени обрисована довольно тревожная картина. Так, в Постановлении СМ РСФСР от 30 августа I960 г. «О дальнейшем улучшении дела охраны памятников культуры в РСФСР» отмечалось, что многие памятники культуры (в том числе и археологические) находятся в запущенном состоянии, средства, выделенные для их ремонта и реставрации зачастую расходуются не по назначению. Констатировано, что за несколько лет (2-я пол. 1950- х гг.) «имели место разрушения памятников археологии и архитектуры в Краснодарском и Ставропольском краях, Калужской, Рязанской, Сталинградской и других областях». В числе первоочередных мероприятий по улучшению содержания памятников культуры в 1960-1965 гг. планировалось «провести научное исследование археологических памятников, длительная сохранность которых не может быть обеспечена. Установить на памятниках щиты с объяснением значения этих памятников… Установить вокруг памятников охранные зоны, в пределах которых не могут допускаться работы, причиняющие ущерб памятникам».
Примечательно, что в это же время происходят изменения в области понимания задач реставрации памятников культуры. В 1964 г. под эгидой ЮНЕСКО принимается «Венецианская хартия», где дается расширенное понятие исторического памятника, который определяется как «произведение или среда, носящие характерные признаки определенной цивилизации, особого пути развития или исторического события». Влияние положений хартии на менталитет российских реставраторов ощущается до сих пор. Тогда же советская реставрационная школа восприняла основные положения Хартии: приоритет консервации памятника перед реставрацией, необходимость по-новому осмыслить роль памятника как «живой» части культурного наследия, неотделимость памятника и исторически сложившейся среды, окружающей его.
Описывая состояние дела охраны памятников археологии в 1960-е гг. нельзя не упомянуть и правительственные меры по организации туристической деятельности. В 1966 г. принимается Постановление СМ РСФСР «О состоянии и мерах улучшения охраны памятников истории и культуры в РСФСР». Данный документ был направлен, прежде всего, на развитие туристических маршрутов. Отражением подобных стремлений стало приложение («Перечень») к Постановлению, где устанавливалась очередность проведения ремонтных работ на памятниках истории и культуры, находящихся на основных туристических маршрутах. Среди прочего в «Перечне» упоминались и работы по музеефикации в 1966-1967 гг. средневековых археологических памятников Новгорода, Смоленска, а в 1967-1970 гг. и погребального комплекса в г. Орджоникидзе.
В этих условиях в конце 1960-х — начале 1970-х гг. начинает свою деятельность целый ряд музеев-заповедников, имеющих в своем составе музеефицированные археологические памятники и объекты, принимается ряд решений об организации археологических музеев:
1961 г. — организуется и начинает функционировать первый археологический музей-заповедник «Танаис»;
1967 г. — начинаются работы по подготовке к показу остатков палеолитической постройки в Костенках;
1968 г. — издается Постановление Совета министров РСФСР «О создании на базе Псковского историко-художественного музея и памятников истории и культуры г. Пскова и его окрестностей Псковского историко-архитектурного музея-заповедника и Постановление СМ РСФСР об организации на территории городища Старая Рязань археологического заповедника; на базе общественного краеведческого музея создается музей «Беломорские петроглифы» (г. Беломорск, Карелия). 1969 г. — территория Булгарского городища, а также городищ Биляр и Сувар объявляется заповедником, в том же году принимается решение о музеефикации городища Селитренное (Астраханская обл.). Появляется первая работа, посвященная музеефикации памятников археологии.
1971 г. — основан Староладожский историко-археологический и архитектурный музей-заповедник (в 1984 г. включен в список музеев республиканского значения).
1977 г. — создан музей на месте античного памятника Горгиппия (Анапа) (VI в. до н.э. — III в. н.э.). Чуть позже на памятнике начинаются долговременные консервационные работы а сам заповедник расширяется -— кроме античного городища в его состав входит средневековая Турецкая крепость. Кратко мы остановимся на двух первых археологических музеях, где археологические объекты были музеефицированы in situ. Опыт их работы, несомненно, оказал влияние на деятельность других археологических музеев, созданных в более поздний период.
Первым действующим археологическим музеем-заповедником в России стал «Танаис», организованный в 1961 г. на базе раскопок, проводившихся с 1955 г. Нижне-Донской экспедицией, на Танаисе -Недвиговском городище. Танаис, основанный в III в. до н.э., являлся самой северной точкой греческой колонизации. Уникальность этого города — в его пограничном положении между греческой ойкуменой и «варварской» культурой.
При музеефикации древнего Танаиса организаторы преследовали следующие цели: 1) создание экспозиции под открытым небом; 2) выставка находок, найденных во время раскопок; 3) создание базы работы экспедиции и хранения экспонатов; 4) пропаганда самого памятника, археологических и исторических знаний.
При организации экспозиции возник основной вопрос: какой период истории Танаиса наиболее предпочтителен для показа. Организаторы музея столкнулись здесь с проблемой, характерной для многослойных памятников — как сочетать в экспозиции поздние и древние культурные слои, ведь раскрытие и показ более древних напластований возможны за счет уничтожения более поздних. Проблема была решена следующим образом: основная часть экспозиции представляла собой остатки Танаиса III в.-I в. до н.э., другая часть — постройки II — IV в. н.э.
Экспозиционное пространство решено в виде отдельных законсервированных раскопов. Организаторы музея не пошли на показ полностью открытого города (как, например, в Помпеях). Это вполне объяснимо: организаторы не планировали проведение экскурсий непосредственно на танаисских улицах. Посетители должны были осматривать памятники с борта раскопа. При таком способе показа памятники не подвергаются разрушению.
Состав экспозиции разнообразен: экспонируется часть городской стены, участок крепостного рва, отдельные дворы и части улиц. Нужно отметить, что компактность расположения музеефициро-ванных раскопов позволяет воссоздать довольно цельную картину города.
Интересно, подход к использованию реконструкций в музее в разные годы был различным. Первоначально в подлинную экспозицию была включена реконструкция хозяйственной постройки III в. н.э., остатки которой были обнаружены у крепостной стены. В этой постройке предполагалось восстановить интерьер: хлебопекарную печь, ручную мельницу, амфоры с зерном.
Однако с годами взгляды на использование реконструкции в музее-заповеднике несколько изменились. Было признано, что наиболее оптимальным является проведение на памятнике только консервационных работ; в крайнем случае — частичной реставрации. Реставрация с элементами реконструкции пригнана неприемлемой.
Вместе с тем, в экспозицию вошли макеты строений, выполненные как в натуральную величину, так и в масштабе 1:10. Так, например, созданы макеты крепостных башен Танаиса и макет хижины, выполненный по итогам раскопок Подазовского городища. Причем, эти макеты расположены вне раскопов и носят скорее вспомогательный характер. Кроме того, было признано возможным размещение графических реконструкций непосредственно у раскопов или в стационарной экспозиции.
Отметим несколько основных моментов, характерных для нынешней экспозиции «Танаиса»:
раскрытие и показ городища относительно небольшими участками;
— открытый способ показа всех объектов;
— использование макетов и реконструкций вне экспозиции.
Решение о создании другого музея на базе раскопок палеолитических стоянок в Костенках было принято в 1959 г. Музеефикации подлежал один археологический объект — остатки жилища из костей мамонтов. Объект в силу своей сохранности интересен как источник по истории каменного века. Кроме того, его расположение позволило организовать экспозицию в центре села.
Однако лишь в начале 1970-х гг. решение о создании музея начало реализовываться. Первоначальный проект предусматривал показ палеолитического жилища из костей мамонтов, участка раскопа с различными культурными напластованиями (их планировалось показывать зачищенными на разных уровнях) и геологический разрез верхне-четвертичных отложений. Проект не был полностью реализован.
На сегодняшний день экспозиция музея в Костенках включает в себя музеефицированный in situ раскоп с остатками жилища из костей мамонта и вскрытыми хозяйственными ямами. Раскоп экспонируется в специальном павильоне площадью 720 кв. м. Стенки раскопа закреплены бетоном, наверху расположены смотровые площадки. Одна из стенок раскопа частично раскрыта для показа геологического профиля. Основную же часть музея занимает экспозиция, где представлены археологические находки. В настоящее время готовится изменение экспозиции музея, что, впрочем, касается ее части, где экспонируются вещи (например, запланирован показ чучела мамонта).
Отметим особенности экспозиции в Костенках:
— показывается не комплекс памятников, но один памятник;
— открытый способ показа объекта в специальном павильоне;
— включение предметной экспозиции как части музеефицированного комплекса.
Возвращаясь к концу 1960-1970 гг., упомянем, что в Белоруссии проводится поэтапная консервация древнерусского городища Берестье, ведутся работы по консервации основания Варварской башни Китай-города в Москве.
В 1976 г. принимается «Закон СССР об охране и использовании памятников». Закон пришел на смену Постановлению 1948 г. и во многом повторил положения этого документа. В1979 г. общесоюзный Закон «дублируется» принятием «Закона РСФСР об охране и использовании памятников».
Таким образом, 1960-е-19 70-е гг. представляют собой определенный рубеж в развитии идей музеефикации памятников археологии. Практически в одно время (но с разным успехом) начались работы по музеефикации Довмонтова города, Булгарского городища, Танаиса, Костенок. Именно тогда были разработаны основные методики консервации археологических объектов, определились способы их показа. Однако нельзя не отметить, что не все постановления были выполнены. Так, например, прекратился процесс музеефикации Селитренного городища, долгое время не велись никакие работы по созданию охранных зон и разработке проекта музее-фикации Старорязанского городища (его музеефикация до сих пор не проведена). Не проводились также и запланированные в Постановлении СМ РСФСР от 1966 г. и работы по музеефикации археологических памятников Новгорода и Смоленска.
Анализ истории музеефикации археологических памятников показывает, что формирование отношения к памятникам археологии как к части культурного наследия в России прошло довольно долгий путь. Этому способствовали не только внешние факторы (войны, революции), влияющие на сохранность привычной среды обитания (и включенные в нее памятники археологии), но и постепенное внутреннее осознание необходимости сохранения этих памятников как напоминания о прошлом.
Можно говорить о формировании у населения страны к 1950-м гг. взгляда на археологические памятники как на часть культурного наследия, требующую охраны. Во многом благодаря такой «культурной подготовленности» стала возможной успешная деятельность первых археологических музеев, в состав которых вошли экспозиции под открытым небом (прежде всего, на Юге России). К факторам роста популярности этих музеев можно отнести и то, что их организаторы старались творчески использовать зарубежный опыт. Отечественная школа реставрации и консервации вышла на достаточно высокий уровень. Вместе с тем в плане создания экспозиций наблюдалась некоторая ограниченность, «сухость» и стремление к методической «унификации», когда не самые успешные опыты музеефикации становились примером для подражания. Это отражало общую тенденцию к унификации экспозиций, характерную для отечественного музееведения конца 1940-начала 1980-х гг. и детерминированную особенностями идеологической системы советского государства.
В конце 1980-х — 1990-х гг. в российской археологической и музееведческой периодике идут дискуссии о целесообразности раскопок неразрушающихся памятников, возникают и активно развиваются теории «археологического районирования» (археологических микрорегионов), уникальных историко-культурных территорий (археологической уникальной территории как производного от УИКТ), экомузеев. Список археологических музеев за этот период пополнился:
1985 г. — в селе Юдиново Брянской области на месте раскопок палеолитической стоянки организуется музей.
1988 г. — основан музей-заповедник «Томская писаница» (Кемеровская область).
1988 г. — создан филиал Воронежского областного краеведческого музея природный, историко-археологический музей-заповедник «Дивногорье» (с 1991 г. музей-заповедник работает как самостоятельная единица). Включает Маяцкое городище, катакомбный могильник, селище.
1992 г. — на базе крупнейшего в Центральном Предкавказье памятника археологии создается археологический и природный музей-заповедник «Татарское городище» (г. Ставрополь). Ныне музей включает в себя три городища общей площадью около 200 га.
1991-1992 — организуется музей-заповедник «Аркаим» (Челябинская область).
1997 г. — в Москве проведена музеефикация Воскресенского моста — памятника археологии XVI — XVII вв.
Анализируя нынешнее состояние дела охраны археологического наследия и музеефикации памятников археологии, можно сказать, что ситуация постепенно приобретает угрожающие черты. Расширяется деятельность грабителей (из традиционно «горячих» южных областей России это движение постепенно добирается до относительно «спокойных» районов средней полосы), ведется интенсивное строительство, при котором археологический надзор осуществляется не всегда на должном уровне, недостаточно средств выделяется на поддержание памятников, взятых на охрану и т.д. Законы об охране памятников СССР и РСФСР 1976 и 1979 гг. морально устарели и требуют серьезных изменений. Попыткой облегчить такое тяжелое положение стал разработанный в 1993 г. проект Закона Российской Федерации об археологическом наследии140. В нем учитываются многие реалии новой ситуации (например, оговариваются права собственности на памятники археологии, порядок финансирования охранных мероприятий, оговариваются права лиц, получивших Открытый лист на проведение раскопок, вводится понятие лицензирования на право использования памятников археологии и археологических территорий и т.д.). Правда, в этом проекте не рассматриваются законодательные основания для создания археологических музеев-заповедников. А именно эти меры наиболее действенны при сохранении уникальных археологических комплексов (памятников). К сожалению, проект Закона так и не принят российскими законодательными органами. Не принят также и Указ Президента РФ «О неотложных мерах по сохранению археологического наследия народов РФ», проект которого был направлен главе государства участниками совещания «Неотложные задачи сохранения археологического наследия народов РФ» еще в 1994 г. Совещание проходило под эгидой НИИ культурного и природного наследия при участии крупнейших археологов и специалистов по охране памятников.
Отчасти скудость законодательной базы компенсирует Закон «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации», принятый Государственной Думой 24 мая 2002 г. Однако остается еще огромное количество нерешенных вопросов в области охраны и использования памятников археологии.